– Тут побывала твоя тетушка, – ядовито проговорил Клаус, – и помогла нам защитить себя от нежелательных визитеров.
Вивианн с любопытством толкнула невидимый барьер и бочком прошла несколько шагов, чтобы понять, как далеко он тянется.
– Ты должен пригласить меня в дом, – догадалась она, впечатлившись.
Клаус сделал вид, что неверно понял ее слова.
– На самом деле не должен, – жестко напомнил он. – Сиди себе снаружи, пока не появится твоя новая стая и не отволочет тебя домой. Уверен, если ты знаешь, как нас найти, они тоже знают.
На лице Вивианн появилось виноватое выражение. Элайджа обезопасил дом в самый последний момент, когда в клане Наварро уже знали, где скрываются вампиры. Потом виноватое выражение сменилось злостью, и Вивианн отбросила капюшон плаща.
– Мне не стоило утруждать себя тревогой о тебе, – отрезала она. – С тобой, очевидно, все совершенно как обычно.
Клаус хмыкнул.
– Если ты, красавица, думала, что это может изменить стычка с одним оборотнем, ты меня недооценивала.
Вивианн смотрела на него, и в ее взгляде, кроме злости, читался и какой-то расчет. Клаус видел, как она вновь обретает контроль над своими чувствами, и вопреки всему почувствовал, что уважает ее за это. Может, она и дурочка, но впечатление производит.
– Наверно, – холодно согласилась Вивианн. – Когда ты сказал, что любишь меня, я поверила. Потом ты сказал, что хочешь только быть со мной, и больше ничего, и в это я поверила тоже. Когда ты уверял, что во мне нет ничего такого, – тут она вскинула руку, чтобы не дать ему прервать себя, – ничего такого, о чем ты не хочешь знать, я поверила и этому. Очевидно, я недооценивала твою способность впустую трепать языком.
Он засмеялся бы, если бы не злился так сильно.
– Ты сделала выбор, – почти крикнул он. – Выползла из моей постели, чтобы стать мерзкой тварью из числа моих злейших врагов! Ты не можешь вывернуть это так, чтобы казалось, будто я недостаточно хотел тебя, когда…
– Зачем ты так! – воскликнула Вивианн, придвигаясь так близко к нему, как только позволял магический барьер. – Ты злишься: конечно же, ты злишься! Но все так и есть, как ты говорил, и ты все еще хочешь меня, даже сейчас.
Клаус Микаэльсон редко терялся, но после этого выпада Вивианн слов у него не нашлось. Она вела себя смело – он не мог представить себе, как на ее месте можно быть таким отважным. Но самое главное, все, что она сказала, было правдой. Он пил, блудил и дрался, чтобы избавиться от Вивианн, но вот увидел ее – и все вернулось.
Он все еще любил ее и отчаянно хотел, чтобы она сказала что-нибудь, что позволит ему снова в этом признаться.
– Почему ты на самом деле пришла сюда? – спросил Клаус, зная, что ничем не может возразить на ее обличительную речь. – Я ни на миг не поверил, что ты беспокоилась о моем здоровье. Мы слишком хорошо знаем друг друга для такого рода спектаклей.
Она, кивнув, снова закусила губу. Клаус прекрасно помнил вкус этих губ и больше всего на свете хотел тоже прикусить их зубами.
– Прошлой ночью я совершила ужасную ошибку, – сказала Вивианн глухим от эмоций голосом, – и сразу поняла это. Раньше я думала, что не смогу жить, когда половина моей сущности томится в запертой комнате, но теперь отдала бы что угодно, лишь бы эта дверь никогда не открывалась. Этого я не могу, но сделаю все, чтобы между нами все наладилось. Потому я и пришла. – Ее сочные губы изогнулись в кривой улыбке. – Я прекрасно знала, что один-единственный оборотень даже поцарапать тебя толком не сможет.
Ему хотелось едко сказать в ответ, что он может видеть отметины, которые оставляют его слова. Хотелось осушить ее, не сходя с этого места, превратить в вампира и насадить на кол. Но за красной пеленой ярости крылось понимание, что он не злился бы так, если бы она не была права.
Да, она совершила запредельную глупость, но, как бы Клаус ни гневался, он все равно желал ее. И сейчас, когда преисполненная раскаяния Вивианн стояла перед ним, он чувствовал, как гнев уходит. И понимал, что его сердцу вовек не знать покоя, если он хотя бы не попытается простить ее.
– Довольно, – сказал Клаус голосом, жестким от непроизнесенных слов. – Я верю, ты сожалеешь о том, что сделала, но это ничего не меняет. Я не смогу жить, не зная, кому ты предана, Вив. С этими метаниями между Наварро и мной должно быть покончено.
Вивианн подняла глаза и встретилась с ним взглядом. В каждой линии ее нежного лица читалось недоверие.
– Я разорву помолвку. Я не пришла бы сюда, если бы собиралась выйти за другого мужчину. – Ее улыбка была будто последний луч заходящего солнца, будто свет первых звезд на темнеющем небосводе. – Теперь я знаю всю себя, Клаус. Злейший враг или нет, но во мне нет ни одной части, что не любила бы тебя.
– Войди, – прошептал Клаус, и Вивианн бросилась в его объятия.
Он поцеловал ее и крепко прижал к себе. Она запрокинула голову, и Клаус снова впился долгим поцелуем в ее ожидающие губы. Тут, в тени своего дома, под дуновением овевающего кожу легкого бриза, он позволил себе поверить, что все может быть так легко.
– Я сегодня же покончу со всем этим безумием, – пробормотала она, уткнувшись лицом ему в грудь, – и смогу вернуться еще до наступления темноты.
Он гладил ее черные волосы, а шестеренки в мозгу бешено вращались. Разрыв помолвки изменит расстановку сил в городе, и если бы Клаус мог выбирать, когда сделать эту новость достоянием общественности, из нее можно было бы извлечь существенную выгоду. А циничная, раненая часть его личности вопрошала, сдержала бы Вивианн свое слово, если бы у нее было больше времени на то, чтобы все обдумать, или нет.
– Не сегодня, – возразил Клаус, нежно отстраняя полуведьму и успокаивающе целуя ее ладонь. – Вив, если ты хочешь связать свою судьбу с моей, мне нужны доказательства того, что ты не передумаешь.
Она недоуменно нахмурилась.
– Но я же только что сказала…
– Не такие доказательства. – Клаус покачал головой. – Нужно, чтоб ты поступила, как я скажу, а не просто убежала и сделала то, что тебе кажется самым лучшим.
Он не добавил к последней фразе слова «опять», но знал, что оба они додумали его.
Казалось, Вивианн колеблется, хоть и не убеждена полностью.
– Ты хочешь, чтобы я это скрыла, – уточнила она. – Хочешь, чтобы я лгала, а ты решал, когда правда выйдет наружу.
– Сейчас у нас есть плацдарм, – объяснил Клаус, уговаривая в равной мере Вивианн и себя самого, – и мы можем использовать твою новость, чтобы на нем закрепиться. И если все, что ты сказала мне сейчас, правда, ты подождешь с признанием до тех пор, пока я не скажу тебе, что время пришло.
Еще неделю назад Клаусу не было дела до планов Элайджи, настолько он был ослеплен чувством к Вивианн. Но теперь планы брата обретали плоть и кровь, и сам Клаус оказался втянут в их воплощение.
