Да заодно постригли и его жену.
На остальных братьев Романовых, равно как и на их многочисленных родичей – Черкасских, Репниных и Сицких, рясу надевать Борис Федорович не велел.
Пусть надеются на царскую милость, ибо надеющийся на что-то не так опасен, как потерявший все…
Глава 11
Лекарь умер – да здравствует философ!
Когда Квентин пришел в себя настолько, что был в состоянии выдержать дальнейший путь, я уже знал последующий маршрут движения, но вначале отправил обратно в Москву Ахмедку и Игнашку с его молчаливым спутником.
Кстати, дознатчик так вошел в азарт, что ни в какую не хотел возвращаться, уверяя меня, что он куда нужнее окажется в Путивле. Может, оно и так, но уж больно разношерстная компания подбиралась. Настолько разношерстная, что только один ее состав мог навести на ненужные подозрения.
Пришлось схитрить и заявить Князю, что я бы и сам с радостью прихватил его, но вот беда – пришел к выводу, что в обучении моих самых лучших разведчиков, которые, по сути, тоже являются дознатчиками, разве что военными, как раз по этой линии имеются существенные пробелы, кои необходимо восполнить.
– А восполнить их в силах только один-единственный человек – это ты, Игнатий, – торжественно заметил я.
Бедный Игнашка вначале даже оглянулся, не понимая, к кому я обращаюсь, – уж больно непривычно ему было слышать свое полное имя. Лишь чуть погодя до него дошло, что Игнатий не кто иной, как он сам.
Кстати, действительно, искусство перевоплощения и умение вызнать все необходимое в обычном и на первый взгляд пустопорожнем разговоре – вещь чертовски необходимая.
И как это я раньше не додумался использовать Князя для такой учебы?
Я быстренько сочинил записку, адресовав ее Зомме, где растолковал, для чего принимаю нового учителя на временную службу в качестве наставника ратников особой сотни.
Вот только с оплатой возникала проблема.
Если отстегивать столько же, сколько я платил ему во время поездки в Углич, то возмутятся не только десятники, но и стрельцы-сотники – им-то причитается в два раза меньше. А коли подрубить ее, сделав как у них, может заартачиться сам Игнашка.
Но когда я осторожно намекнул насчет суммы, Князь даже не колебался, охотно кивнув головой.
– Сей почет дорогого стоит, – пояснил дознатчик свою уступчивость.
– Но обучишь их… за три месяца. Хватит тебе времени? – осведомился я.
– Негусто, – пожал плечами Князь. – Но ежели призадуматься, им особливой тонкости не надобно. То в гово́ре о своем злате-серебре народец недоверчив, а коли дойдет до чего иного, лишь подпихнуть чуток, и вмиг запоет, яко соловей, так что не сумлевайся, княже, уложусь.
На том мы простились и расстались.
Поначалу наша оставшаяся четверка шла строго на запад, чтоб не связываться с засечной чертой, расположенной несколько южнее.
Затем, после того как дошли до Десны, двинулись параллельно руслу замерзшей реки на юг, держась в десятке верст от ее правого берега, то есть ближе к польско-литовской границе.
Разумеется, путешествовать по ровному льду куда легче, вот только крепости тоже стояли на берегах, и в первую очередь Новгород-Северский, в который нам соваться было не с руки.
Можно было бы не забирать так далеко на запад, но где-то по левому берегу реки вовсю орудовали царские воеводы, и, судя по рассказам, свирепствовали так, как не каждое войско ведет себя в чужой стране.
Впрочем, мы и тут, где было относительно спокойно, заглядывали в деревни очень осторожно – поди угадай, в какой из них сидят стрельцы Годунова, а в какой – воеводы Дмитрия. Учитывая, что поляки в войске последнего тоже те еще парни, не говоря уж о казаках и прочей голытьбе, мне ни с кем не хотелось встречаться раньше времени.
Приходилось все время разделяться и перед каждым ночлегом выжидать, разглядывая из укрытия, что там творится, а уж потом, в сумерках, когда становилось понятно, что никого посторонних нет, заезжать на постой.
Платили мы исправно, а потому принимали нас радушно. Всякий раз мы даже прикупали немного провианта с собой – кто знает, где доведется встретить следующую ночь.
Вообще-то погода стояла теплая, зима не баловала особыми морозами, и если бы не здоровье Квентина, то я вообще бы предпочел спать в лесу у костра, но шотландец только-только отошел, а потому, опасаясь рецидива, приходилось идти на риск.
Но все хорошо, что хорошо кончается. Закончилась и наша дорога. Подъехали мы к Путивлю в последний день зимы, двадцать восьмого февраля.
Солнце, позабыв про зимний месяц, щедро заливало своими лучами всю округу, сам Путивль стоял перед нами как картинка, особенно издали, и настроение у меня было лучше некуда. Я верил в себя, в свою счастливую звезду и не сомневался, что все задуманное получится при любом раскладе.
Но пословица не зря гласит: «Если хочешь рассмешить бога, расскажи ему о своих планах».
Интересовался ли господь конкретно моими – не знаю, но если да, то хохотал он долго…
Столкнуться с вооруженными людьми нам все-таки довелось. Я уже расслабился, завидев стены Путивля, и, как следствие, потерял осторожность, за что немедленно поплатился.
Когда наш квартет поднялся на небольшой холм, где-то в паре километров от города зоркий Дубец заприметил множество всадников.
– Уходить надо, княже, – озабоченно произнес он, тыча пальцем в их сторону.
Но я его не слышал. Застыв как столб, я ошалело разглядывал красное знамя, гордо развевавшееся в гуще беспорядочно перемещающихся по полю всадников.
– Что за чертовщина? – шептал я, усиленно тараща глаза и пытаясь понять, откуда оно тут взялось, да еще с серпом и молотом, только почему-то черного цвета…
Недоразумение выяснилось немного погодя. Ничего похожего на серпасто-молоткастое на самом деле на знамени не было. Очевидно, из-за красного цвета полотнища мозг услужливо дорисовал моему воображению и все остальное.
При ближайшем рассмотрении я увидел, что на знамени был изображен вовсе не символ государства рабочих и крестьян, а вполне обычный двуглавый орел, гордо растопыривший свои крылья на золотом фоне.
Касаемо самих всадников оказалось, что Дмитрий, справедливо понимая, сколь гибельно для войска безделье, устроил обычные учения, до которых он был большой любитель.
Мы не остались незамеченными. Почти сразу в направлении холма устремились пара десятков бравых шляхтичей, а еще полсотни, но куда беднее одетых – во всяком случае, ни на одном доспехи не блестели, в отличие от движущихся по прямой, – рванули в обход.
– Вы чьи? – строго осведомился всадник, первым добравшийся до нас, и по тому, как почтительно все прочие уступили ему место, стало ясно, кто именно возвышается передо мной.
