– А я ведь и Ивашку знаю, – похвастался Синеус. – Тож у меня лечился, как занедужил сильно.
– А иде ж он, – встрепенулся радостно Дмитрий. – Живой ли?!
И такая боль прозвучала в детском голосе, что Синеус поневоле вздрогнул и, в свою очередь, спросил:
– Дак что ж ему подеется? Али беда кака приключилась с им?
– Убить его должны были! – закричал в отчаянии царевич. – Заместо меня убить!
– Ну-ну, – успокаивающе положил старик руку на плечо Дмитрия. – Почто так-то страшно удумал? Кому ж в таком убивстве нужда?
И тут-то царевич и выложил все Синеусу. И про беспробудно храпевших нянек, и про то, как он пошел испить водицы, и про то, что ему довелось услышать. Зачастую перескакивая с одного на другое, путаясь в словах, Дмитрий пересказывал события той бурной ночи, и с каждым его словом Синеус все больше убеждался, что мальчику ничего не пригрезилось и не помстилось. Вмиг стало понятным и поведение царского лекаря, который с такой опаской привез ему ночью бесчувственного Дмитрия.
– Ну изверг, – скрипнул зубами Синеус. – Погодь. Заедешь ты сюда еще, дак за все сочтемся. А ты пока полежи малость, – глухо сказал он царевичу. – Нельзя допрежь времени тебе в волненьи быть, а то, чего доброго, опять падучая приключиться может. А с Ивашкой енто ему так даром не пройдет. Не-е-т, – покачал он головой. – Есть суд божий и… суд людской.
И когда иезуит спустя четыре дня появился вновь в дверях его избушки, глаза Синеуса сузились, как сталь ножа, и царскому лекарю было б несдобровать, если б в ту же минуту откуда-то сзади, чуть ли не из-под полы иезуитского короткополого кафтана, не вынырнул живой и невредимый Ивашка и не бросился бы со всех ног к оторопевшему от такой неожиданности старику.
– А вот тут уж я ничего в толк не возьму, – пробормотал окончательно запутавшийся Синеус, обнимая крепко прижавшегося к нему мальчика.
Одежда на Ивашке на сей раз была самая обыкновенная, какую носили в ту пору все деревенские ребятишки: белая холщовая рубаха, хотя и более тонкой работы, даже с небольшой вышивкой по вороту, да такие же штаны. На ногах же – старенькие стоптанные чоботки.
– Я сдержал свое слово, старик, – холодно взглянул на Синеуса иезуит.
Дмитрий, вертевшийся возле старика и уже окончательно поправившийся, тоже был рад внезапному появлению товарища по играм.
– Вот деньги. – Симон бросил туго набитую кису
[118]
на стол, беспорядочно заставленный горшками и заваленный пахучими травами. – Думаю, хватит надолго. Однако, – тут он поднял палец вверх, – не злоупотребляй, старик, моим доверием. Срок на лечение у тебя – два года, а уж далее я его заберу. Чай, ему на трон царский садиться надо – стало быть, есть нужда разные науки постичь. У тебя ж за печкой не больно-то обучишься.
Синеус промолчал. Стройная цепочка с появлением Ивашки вмиг рассыпалась, и как приложить разрозненные звенья странных событий друг к другу, чтобы они совпали, старик уже не знал.
– Благодарствую за Ивашку, – наконец пробормотал он и, замявшись, добавил: – Токмо два годка маловато будет. Оно, конечно, болесть я схороню на время, а вовсе ее убрать – мне не успеть. Возвернуться может.
– А ты сделай так, дабы не возвращалась, – начальственным голосом дал указание иезуит, почувствовав, что вновь стал хозяином положения, и вышел прочь.
Его расчет оказался правилен, и сейчас он в душе торжествовал. Поначалу, найдя Ивашку в погребке, когда зашел туда за снедью, он решил, что сему отроку больше не стоит жить, дабы никто из угличан случайно его не увидел и не принял за чудесным образом восставшего из мертвых царевича Дмитрия.
Однако торопиться с осуществлением задуманного не стал, ибо всегда справедливо полагал, что не стоит действовать по наущению первой мысли, коя идет от сердца. Лучше немного помедлить и дождаться второй, разумной, которая приходит потом. Да и вообще не стоит в серьезных делах полагаться на скоротечные чувства.
К тому же ему было жалко… Нет-нет, не мальчика. При чем тут эта «пешка» в такой сложносплетенной им игре, закрученной возле царевича. Просто каким-то шестым чувством он понимал, что это поразительное сходство может ему еще не раз чертовски пригодиться, пусть не теперь, но хотя бы впоследствии.
Ивашка же, не видя выхода и возможности убежать от человека, который собирался его убить и, вполне вероятно, не оставил своего черного замысла, вполне справедливо рассудил, что если ему удастся сейчас убедить Симона в своем полном неведении, то, может быть, потом ему удастся дождаться Митрича, а тот уж непременно поможет.
Поэтому Ивашка объяснил иезуиту, как схотелось ему чего-то поесть и, не найдя ничего в доме, пошел он в погреб, где висели окорока. Тут он повинно склонил голову и пообещал ничего никогда боле без спроса не брать. А далее Митрич, не заметив его, Ивашки, который, спужавшись наказания, спрятался за бочонок с солеными огурцами, накрепко затворил дверь и прикрыл на замет.
– А я звал-звал, стучался-стучался и задремал малость, – добавил мальчик смущенно под конец своего рассказа.
Иезуит, погруженный в свои размышления, только молча кивнул головой. Все звучало очень правдоподобно, к тому же о правдивости свидетельствовал окончательно расшатавшийся крюк, удерживающий замет, как говорится, на последнем дыхании. Похоже, мальчик действительно оказался взаперти случайно и довольно долго стучался в дверь, стараясь выйти наружу.
«Стало быть, он ничего не знает. А что, если, – пришла Симону в голову совсем новая мысль, – захватить несмышленыша с собой, ведь здесь ни мне, ни ему оставаться нельзя. Выехать тайно в Речь Посполитую, а отрока отдать в иезуитский колледж, дабы там он постигал верное учение и стал преданным сыном католической церкви. Зачем? А там будет видно, и ежели Дмитрий не оправдает наших ожиданий или с ним что-то случится до того, как он войдет в мужской возраст, вот тогда-то и выйдет на политическую арену заранее подготовленная замена. Уж Ивашка-то, несомненно, будет послушен всем его повелениям, ибо только он, Бенедикто Канчелло, знает эту страшную тайну и может всегда ее рас-скрыть. К тому же неведомо, как развернутся ближайшие события. Надобно быть готовым ко всему, в том числе и к самому худшему. Вдруг следственная комиссия, которая вот-вот прибудет в Углич, заподозрит неладное или же обнаружит подмену? Хотя вряд ли. Никто из приближенных царя Федора не видел царственного отрока, но тем не менее приготовиться к этому следует. Тогда придется пожертвовать Ивашкой и в случае расследования подставить его, но уже мертвого. Хотя – дознаются вмиг. Нет, тогда лучше Дмитрия, а Ивашка сыграет главную роль. Или же… Ну, впрочем, поглядим, как все будет идти, дабы не переусложнить дело», – решил он устало, чувствуя, что сейчас мудрить не стоит и лучше всего положиться на судьбу.
Однако, взвесив все «за» и «против», он понял: завидя удивительное и сразу бросающееся в глаза сходство царевича с Ивашкой, подозрительный старик непременно почует что-то неладное. Да и словоохотливые жители деревни не сегодня-завтра выложат старику как на блюдечке все, что случилось за эти дни в Угличе, включая убийство царевича, и тогда он непременно решит, будто царский лекарь умертвил Ивашку вместо Дмитрия.
