Кроме того, любой творческий процесс добавляет хорошего настроения, причем в любой ситуации. На прошлой неделе мы ужинали у наших приятелей Жиля и Алины. Мы сидели на террасе – жара, морской воздух… И тут Жиль достал гитару, которую он, по его словам, «купил сыну». Как не стыдно – отнять инструмент у бедного ребенка! Он сыграл, что умел. Получилось неплохо. Далее эстафету подхватил Фредерик, профессиональный музыкант. Потом настала очередь Ларри, который, как ни странно, тоже не подкачал. Я знаю его двадцать лет и даже не подозревала, что он умеет играть. Каждый из нас прячет свои таланты, давно и глубоко зарытые в землю, – умение танцевать, петь, играть на разных инструментах, писать стихи или рассказы. Ларри по профессии писатель, а музыка – это просто его страсть. Но он мог бы играть и почаще, а не придумывать разные оправдания, что у него плохо получается или что он уже сто лет не играл.
Американский писатель и художник-иллюстратор Остин Клеон настаивает на важности взаимодействия наших хобби. Не стоит бросать музыку, если писать у нас получается гораздо лучше. В юности мы творим изо всех сил: рисуем, шьем, фотографируем, экспериментируем со своим внешним видом, танцуем, играем и поем, снимаем видео, что-то мастерим. И что от всего этого остается, когда мы взрослеем? Жалкие остатки, которые, тем не менее, можно воскресить.
В пору моей юности моим любимым занятием было часами болтать по телефону с подружками. Как только я возвращалась из школы, я тут же бросалась к аппарату, чтобы продолжить обсуждение прошедшего дня – неиссякаемая тема для разговора. С артистизмом, достойным лучшего применения, я увлеченно комментировала чужие слова и поступки. Да я и сейчас люблю этим заниматься. Но начав писательскую и исследовательскую работу, я ощутила острое желание вновь заняться своими полузабытыми школьными делами – шитьем и вышиванием, фотографией и рукоделием. На это меня отчасти вдохновили мои дети, в свою очередь доросшие до юношеского возраста. Я также стала больше готовить – это мое давнее хобби, и, как выяснилась, весьма полезное, ведь я делаю в нем успехи. Так же, как с моим увлечением антиквариатом, – я всегда нахожу то, что и не думала искать. Это все из-за моего отчаянного любопытства.
Если нам что-то нравится, должны ли мы посвятить этому всю свою жизнь? Нет. Остин Клеон говорит о разнице между желанием сделать что-то для себя и ради материальной выгоды. Подход в этих двух случаях будет разным. В 1960-х годах в Художественном колледже Чикаго проводились исследования, показавшие, что те студенты, которые творили ради чистого искусства, показывали более качественные результаты, чем те, кто ожидал вознаграждения за свои труды. Кроме того, они таким образом показали себя более подготовленными к трудностям жизни начинающего художника – вероятности небольших доходов и нескорого признания. Быть мотивированным внутренне, а не извне, заставляет нас творить более вдохновенно.
И я как-то тоже испытала это на себе. Два года назад моя сестра Камиль, живущая в Сан-Франциско, предложила мне сделку: я бы искала здесь, в Париже, разные старинные безделушки, а она продавала бы их в Америке. Все лето мы были увлечены этой идеей. Но каждый раз, когда я находила что-то интересное, я не просто хотела оставить это себе, но и сомневалась, что кто-то кроме меня захочет это приобрести. Присутствие коммерческой составляющей в моих спонтанных находках убивало весь наш проект на корню. Мне было трудно заинтересоваться чем-то или оценить свою материальную выгоду в том случае, если это в итоге предназначалось для других. Меня как будто парализовало.
Во время другого эксперимента в Гарвардской школе бизнеса были собраны вместе произведения двадцати трех художников: у одних картины покупали меценаты, другие творили из любви к искусству. Эксперты и критики оценивали качество работ вслепую, не зная ни имени автора, ни цели создания картины. В итоге при равном техническом уровне заказные полотна были признаны гораздо менее художественными. Да художники и сами часто признаются, что чувствуют себя куда более ограниченными, когда создают что-то на заказ. Свобода влияет на качество.
Автоматическое письмо
Освободиться от своих привычек – это еще один способ развить творческое начало. Сюрреалисты провозгласили это своим девизом и в итоге изменили литературный мир, начав изобретать новые приемы, расширяющие творческие возможности. Одним из них стало автоматическое письмо — литературный процесс, позволяющий «освободиться от узости мышления, ограниченного здравым смыслом» (Андре Бретон). Другими словами, оно позволяло забыть о привычных жизненных установках. Такая методика и сейчас широко рекомендуется для избавления от ограничивающих нас психологических барьеров. Вы тоже можете попробовать себя в этом жанре. Для этого надо:
1. Взять карандаш и большой лист бумаги.
2. Написать на листе какое-нибудь слово, чтобы избавиться от «синдрома белого листа».
3. Закрыть глаза.
4. Начать писать.
Что же нужно писать? Да все, что придет в голову. Включите свое воображение, не думайте о цели, уйдите от шаблонов и привычных схем. Следуйте за своей фантазией, а не направляйте ее.
Это упражнение рекомендовано в качестве ежедневной медитации. В момент творческого усилия, если вам нужно найти решение проблемы или начать новый проект, вы можете выполнять его утром в течение двадцати минут. Его можно делать даже лежа в кровати, как будто вы продолжаете видеть сны и записываете, что в них происходит. Как утренняя зарядка для мозга.
Автоматическое письмо позволяет забыть о своих привычных заботах и сосредоточиться на чем-то другом. Мы пишем все это не для того, чтобы затем перечитать – даже если мы сможем воспользоваться написанным как источником вдохновения, – а чтобы освободиться от навязанных рамок. В общем-то все равно, что именно мы напишем на листе, главное здесь – уход от реальности и наших обычных привычек.
В Арле мы это тоже практиковали. Например: «дыши коленями, обмани свой расслабляющий синий мир, ближе больше нежно-фиолетовый, писать жирным шрифтом, скользить по фасадам моря и отцам земли, мне нравится тот, кто делает свои глаза голубыми, обманись, иди вперед!..»
Прочитав написанное, мы затем снова закрывали глаза и продолжали писать. Потом следовало прочитать этот бред своему соседу. Например, у Абигайль речь шла о пустынях, билетах, аннотациях, Сан-Франциско и райских садах. У нее получались очень точные фразы, в отличие от меня, чьи каракули иногда даже не помещались на листе.
Потом мы взяли слова и выражения из чужого листа и начали писать заново, уже пользуясь ими. На этой стадии мы еще меньше контролировали то, что делали. Возможность писать чужими словами открыло перед нами новые горизонты. Как ни странно, это упражнение сильно сблизило нас с Абигайль. Мы почувствовали друг к другу сильную близость и искреннюю симпатию. Мне понравилось гулять в ее райских садах, хотя она и англичанка и не говорит по-французски. Чтобы выполнить это упражнение, я писала по-английски, ломая таким образом еще один стереотип в себе.
Выйдя с занятий, я твердо решила заниматься автоматическим письмом каждое утро, что означало, что я поверила в его волшебный эффект. После этого мне нужно было закончить эту книгу в течение месяца. В итоге я задержала ее всего на два дня. Уж поверьте, обычно срок задержки у меня гораздо больше. А в связи с тем, что я и так обычно практикую медитацию и бег для стимулирования творческого процесса, мне казалось, что этот метод уже излишний. Вот такой предлог я в итоге придумала, чтобы не заниматься этим. В то же время я начала рисовать – встречающихся мне людей; все, что лежит на столе; да все, что угодно, чтобы мои руки делали что-то другое, кроме печатания текста. Теперь я понимаю, почему я так люблю готовить, когда работаю над очередной книгой. Это конкретная видимая и ощущаемая перемена деятельности и в то же время пример самого настоящего творчества.
