Русский философ и публицист А.А. Зиновьев по этому поводу заметил:
«Должен сказать, я восхищаюсь, как Запад провел всю «холодную войну», с блеском провел и, действительно, добился перевеса и в интеллектуальном отношении над нашими руководящими идиотами».
Как писали газеты того времени:
«Если бы атака на Советский Союз была бы только внешней, то это была бы война в чистом виде. Пусть ведущая нетрадиционными средствами, но только война. Если бы была реализована мечта части элиты о реставрации капитализма, то это была бы только революция. Но в том-то и дело, что произошло сложение этих двух событий в одно. Внутренние и внешние враги Советского Союза и советского народа сговорились. Сюда следует присовокупить и заблудших «товарищей». Свершилась внутренняя революция. Началась и идет активная фаза войны. И конца этому не видно…»
20-21 октября 1989 года в Тюмени группа из 28 депутатов от разных областей России выпустила обращение клуба «Россия». Депутаты-державники требовали от реформаторов не забывать о России и русских.
Идея о том, что Россия является «падчерицей» в «братской семье» СССР, была взята на вооружение сначала «патриотами». А только потом «демократами». Она несла огромную угрозу разрушения Советскому Союзу. Но «дружба» эта тоже ничего хорошего не могла принести.
Представители партии «Демократическая Россия» видели причину кризиса «не в том, что разрушаются старые порядки, а в том, что они ликвидируются медленно и с оглядкой, на то, что они своевременно не замещаются новой властью, новой экономикой, новыми ценностями.
Сторонники «патриотов», напротив, видели причину в том, что «бездумно разрушаются сложившиеся управленческие народно-хозяйственные структуры с единственной целью — заменить их стихийным рыночным механизмом».
Потом у них появилась «первоочередная политическая задача» — восстановление российской коммунистической партии, правда, пока в составе КПСС. Было очевидно, что эта партия станет штабом консервативных сил в их противостоянии реформизму Горбачева, а заодно — и союзной власти.
И вот уже мины развала стали взрываться, увы, на левом фланге.
Главный противник «патриотов» — блок сепаратистов и «левых радикалов» был готов «к расчленению Союза ССР и распродаже западным «партнерам» наших национальных богатств. Что же предлагали «патриоты», чтобы остановить опасные процессы? А вот что:
«Советская Россия восстановит или же создаст заново собственную систему административно-хозяйственного управления, которая прекратит, не предусмотренное договором о создании Союза ССР, вмешательство союзных органов в дела республики».
Но ведь это даже не мина, а настоящая бомба.
Это призыв обособляться.
Это перенос атаки сепаратистов на союзный центр.
И это, наконец, стать на стороне противников единства страны.
По существу, «патриоты» сформулировали основы экономической политики Ельцина в борьбе с центром.
По стране прокатились массовые выступления против обкомов партии за советы. Это было свидетельство реально существующей неприязни активной части населения к партийному руководству.
Страна резонансно зашаталась. Процессы народного возмущения нарастали. Но почему? Никакой бунтарь не поднимет миллионы людей на разрушение, если они довольны жизнью. С одной стороны, человеческий камертон в условиях перестройки уловил наличие кризиса в СССР. А с другой, — ощущение, передаваемое словами «так жить нельзя» и «мы ждем перемен», вызрев в обществе, проникло в сознание верхов.
Как писал А.В. Шубин:
«…в основе системного кризиса СССР лежало исчерпание возможностей дальнейшего развития сверхмонополизированной авторитарно-бюрократической индустриальной системы».
Она прекрасно работала в условиях перехода аграрного общества к индустриальной форме его существования. Вчерашние крестьяне в городских условиях были довольны малым: стандартным жильем, добротной одеждой, социальными гарантиями, нормальной зарплатой. Оплата за труд позволяла пусть не быстро, но «собраться» и купить велосипед или патефон, костюм или мебель. А вот уже новому поколению горожан потребовалось новое качество жизни. Жесткий централизм оборачивался коррупционным бюрократическим рынком, социальное государство — неравенством доступа к дефициту. Достаточно вспомнить, какие «драки» и «сцены унижения» шли и испытывали люди в 60-ые в ходе приобретения телевизора, мотоцикла, автомобиля…
Инициатором реформ был, конечно, Горбачев, за которым маячила тень Андропова, но он и его соратники не смогли справиться с реальными задачами перестройки. Вожжи брошены — кони понеслись, в разнос телега с людьми. Остановить коней попытались демократы, но, убив лошадей, остались с тем, чем остались.
* * *
В руководство КГБ с партийных трамплинов прыгали чиновники со Старой площади с функциями разрушения, а не созидания. Не этим ли объясняется пассивность органов КГБ при развале СССР — их руководящий состав, особенно, пришедший из партийных органов, уже не соответствовал уровню интересов огромного государства в сложившейся внешней и внутренней политической ситуации. Не потому ли Комитет не прореагировал на результаты Всесоюзного референдума о сохранении СССР.
Всесильная машина КГБ к 1991 году, как писали газеты, уже была велосипедом со спущенными колесами, хотя по открытым данным на 1982 год в рядах КГБ было более 90 000 кадровых офицеров и около 175 000 солдат пограничных войск. Их число существенно не сократилось к периоду ГКЧП. А это значит, что при полном нейтралитете МО и МВД Комитет мог выставить двухсоттысячную армию против беснующихся «демократов». Но вместо этого его руководство наблюдало из окон Лубянки, как на площади Дзержинского пытаются оторвать голову у памятника, снимают с постамента их символ — «Железного Феликса». Единицы прозревших созидателей уже не могли противостоять армии разрушителей.
Автор этих строк тоже находился на Лубянке в доме № 2. Из окна кабинета хорошо просматривалась площадь, где у памятника Дзержинскому собралась орущая толпа. Среди зевак и митингующих находилось много пьяных. Молодые вандалы, подогретые градусами водяры, карабкались на пьедестал и пытались «заарканить» тросом голову «грозы революции». Но памятник стоял незыблем. Подогнали грузовик в надежде завалить скульптуру, сдернув ее с постамента-цоколя тросами. Дымились и горели шины буксовавшего «ЗИЛа», но памятник не поддавался вандалам. Толпа на площади разрасталась. Тогда начальник военной контрразведки вице-адмирал А.Жардецкий попросил автора спуститься вниз и послушать ораторов.
— Вы в гражданском платье, смотайтесь вниз к памятнику, чтоб уж военной формой не провоцировать пьяных идиотов, и выясните, чего они хотят?
Выступали сначала какие-то помятые типы, но что поразило, — среди этого пьяного быдла стоял, словно упиваясь властью над толпой, телекомментатор В. Познер. Потом и ему дали открыть рот. Он рассказывал толпе какие-то страшилки о коварстве КГБ, слал проклятия в адрес Дзержинского, чекистов, советской власти, СССР. Ему подпевали С. Станкевич и другие вожди московской демократии.
