* * *
Это эпизод тоже не остался без внимания военных контрразведчиков. Сигнал на Полякова вскоре перерос в дело оперативной проверки. Опять под кличкой «Дипломат». Требования конспирации были настолько жесткими, что об объекте оперативной заинтересованности был осведомлен только узкий круг оперативных сотрудников 2-го отделения 3-го Главного управления КГБ, участвовавших в работе по делу на проверяемого…
Контрразведчики знали о прочных личных связях Полякова в управлении кадров и его высоком авторитете как профессионального разведчика в руководстве ГРУ, поэтому по вполне понятным причинам не спешили информировать командование об имеющихся материалах.
Главными задачами для военных чекистов на этом этапе проверочных мероприятий были: сбор уликовых материалов и недопущение проникновения «Дипломата» к новым важным стратегическим и конкретным оперативным секретам, связанным с агентурным аппаратом ГРУ.
Однако, в силу того что дело оперативной проверки предусматривало менее острые мероприятия по сравнению с оперативной разработкой, которую невозможно было завести из-за «слабой доказательной базы», как считали некоторые руководители КГБ СССР, нужный комплекс оперативно-технических мероприятий не проводился. На этом я остановлюсь более подробно чуть ниже.
Пока же приходилось ловчить, изворачиваться перед руководством ГРУ, которое могло догадываться, что и кого мы можем искать. Дабы соблюсти статус-кво оперативного взаимодействия, уточняющие вопросы в лоб руководству военной разведки о Полякове не ставились. Шла как бы рутинная проверочная работа на каналах вероятной утечки информации о неожиданном провале агентуры ГРУ.
В то же время надежной, проверенной агентуре на службе и в быту ставились конкретные задачи по фиксации подозрительных моментов в поведении Полякова и установлению его новых прочных связей из числе офицеров ГРУ, КГБ и сотрудников МИДа.
Особое внимание чекисты продолжали уделять лицам наряду с Поляковым, возможно, причастным к предательству нелегальной агентуры в США.
* * *
Поляков в этой командировке в некоторой степени раскрылся перед офицерами советской внешней разведки. Вот воспоминания одного из них, приведенное профессиональным разведчиком В.Н. Сопряковым в книге «Восток — дело тонкое: Исповедь разведчика».
«Полковник был военным атташе. Среднего роста, с негустыми темными волосами, зачесанным назад, и острым, настороженным взглядом, внешне он даже был похож на Пеньковского, и положительных эмоций у меня не вызывал. Но не внешний вид определяет человека, о нем судят по его делам. Поляков ничем особым не выделялся. Правда, самомнение у него было высокое. Однажды после одного из приемов в посольстве мой сокурсник по академии пригласил к себе на чашку чая. Был он помощником военного атташе. И жил в одном доме с полковником.
Наши жены были еще в Союзе, ожидали, когда спадет жара в тропиках. Поляков увидел нас, напросился в компанию. Был он весел, оживлен, много шутил, рассказывал анекдоты. Мы хорошо выпили, полковник под конец нашей импровизированной вечеринки из своей половины дома принес какой-то особый, по его словам, дорогой заморский напиток. Выпили и его, не заметив ничего особого. Полковник явно поплыл, и Василий, его зам, попробовал отправить его спать. Но тот отказался и даже обиделся на него. Я, поняв, что пора и честь знать, стал собираться домой. Тогда Поляков предложил последний бокал на дорожку. Мы встали, а полковник стал говорить тост. Он говорил долго, путанно, я уловил только то, что он желает нам всем, и себе, конечно, долго и счастливо жить.
Внезапно он остановился, повернул лицо ко мне, его глаза были навыкате и излучали дикую злобу. Он выплеснул содержимое своего стакана мне в лицо, я остолбенел и моментально протрезвел. В голове проскочила мысль дать ему в челюсть, но рассудок не позволил этого сделать. Я с ненавистью, но и любопытством смотрел ему в глаза. И здесь произошло неожиданное: полковник обмяк, в глазах злоба и ненависть уступили место животному страху, он опустился на колени и стал умолять о прощении. Я, буркнув, что на пьяных не обижаюсь, уехал домой.
На следующий день я зашел к Василию и спросил его, что он думает о поступке своего шефа. Василий был в недоумении и растерянности, совершенно не понимая причин этого поступка. После моего отъезда Поляков, по его словам, сразу же ушел к себе и на работу до сих пор не приехал. Я же рассудил так, что полковник дико боится и ненавидит КГБ, зная, что я из КГБ, он решил отыграться на мне, выплеснув эту злобу на меня.
Зайдя к офицеру контрразведки, я поинтересовался его мнением о Полякове. Тот ответил, что это осторожный человек, к нам относится резко отрицательно, но подозрительных моментов в его поведении не отмечалось.
Через несколько дней я встретил Полякова в посольстве. Он был любезен, о случившимся не напоминал. И я сделал вид, что простил его и ничего не помню, но в душе у меня где-то копошился червь сомнения: что-то здесь не так, уж слишком он боится КГБ и, видимо, решил, что я приглядываюсь к нему, слежу за ним…..»
После задержания Полякова и проведенных следственных мероприятий вскрылось много того, на что могли обратить внимание и его непосредственные начальники, и сотрудники внешней контрразведки — офицеры безопасности посольств, в которых работал «крот» Поляков.
Глава 12
В кузнице кадров ГРУ
Самый презренный вид малодушия — это жалость к самому себе.
Марк Аврелий
В 1976 году Поляков покинул Индию — закончилась очередная загранкомандировка.
Он повез в столицу, как это делал и раньше, разного рода и достоинства сувениры и подарки — друзьям, родственникам, начальству. Возвратившись из Дели в Москву, Поляков некоторое время ожидал очередного назначения. Волновался из-за задержки с трудоустройством. На участке живо интересовался судьбой и материалами на своего мнимого агента «Риноса» — боялся как бы брызги этой «подставы не попали» на него. Просочиться информация о контакте с сержантом могла где-то в быту или в порыве откровенности какого-то болтуна в прессе там — в Штатах.
Однажды в разговоре с Диллоном он пытливым умом профессионала уловил нотки недовольства Робертом Марциновским из-за его романтичности и излишней болтливости, которые не очень нравились американскому разведчику.
Поляков, естественно, из меркантильных соображений не пожелал «мелким» компроматом делиться с Центром. Однако по прошествии времени воспоминания о конкретных негативных качествах в характере «Риноса», обнародованные Диллоном, его не на шутку если не испугали, то серьезно встревожили. Осадок исторической горечи неприятно ложился на душу. Он прекрасно понимал, что в разведке мелочей не бывает — на мелочах часто разведчики горят. Он даже пожалел, что связался с Марциновским. Поляков считал, что в той ситуации, в какую он попал, нужно разумно усложнять свое отношение к событиям, чтобы в результате все стало проще, а не упрощать, чтобы в итоге получилось сложнее.
