Эти мрачные размышления, в конце концов, подтолкнули его к действию — не хочешь остаться на месте — беги изо всех сил вперед…
* * *
Он понимал тщету слов, а поэтому замыслил одну предметно-коварную операцию. Начальник факультета решил переснять на пленку списки слушателей нескольких курсов его учебного подразделения. В течение недели Поляков выжидал удобное время для фотографирования.
И наконец этот час наступил.
Закрывшись в кабинете, он медленно, как ламантин, внешне спокойно подошел к столу, положил стопку листов. Потом обратил внимание на окно, шпион быстрыми шагами направился к подоконнику и задернул плотную штору, словно прячась от солнца. Предательство в очередной раз вступило в активную фазу: тихо защелкал фотоаппарат.
Таких рабочих циклов было несколько.
Судьбы будущих военных разведчиков нескольких курсов его факультета отдавались в руки противника. Они — судьбы если не ломались, то существенно сжимались тисками осведомленности американских спецслужб. А они ведь подобной информацией делились со своими союзниками по странам НАТО. Теперь каждый выпускник ВДА в любой стране становился «раздетым» перед противником.
После такого циничного воровства он шел на встречу с этими самыми проданными и преданными им слушателями и разглагольствовал о великой роли патриотизма в воспитании будущих «глаз и ушей» Советской армии, о благородстве их службы Родине и верности долгу, о подвигах военных разведчиков во время войны и в мирное время. Хотя мирного времени никогда не бывает — оно всегда боевое, военное, опасное…
В таких беседах он обязательно отбивал поклоны ленинскому ЦК во главе с выдающимся борцом за мир Главнокомандующим Вооруженными силами СССР Л.И. Брежневым и его ленинским штабом — Политбюро ЦК КПСС.
Его патетические разглагольствования с патриотическими приправами, его трескучая просоветская риторика тоже доходили до политотдела и других руководителей ГРУ, что бралось на учет в смысле оценок его политической благонадежности и партийной принципиальности.
На одной из лекций перед слушателями первого курса он пытался довести банальности, что разведчиками не рождаются, а становятся. Говорил о том, что разведчику надо много знать в той отрасли, в том направлении, где его будут использовать, изучить несколько рабочих языков, географию стран пребывания и особенности политического режима.
— Вас будут готовить для вербовочной работы, — вещал «крот» в генеральских погонах, используя откровения аса советской внешней разведки, разведчика-нелегала Дмитрия Александровича Быстролетова, — а поэтому вербовщик должен быть не только образованнее, умнее и хитрее вербуемого, он обязан еще видеть дальше и глубже. Он должен быть одновременно и тонким психологом. Вербовщик — как птица — прилетел, клюнул и снова улетел.
Если поймали — погиб, уж такая это специальность. А еще он должен быть актером, но не таким, как в лучших театрах мира, а в тысячу раз более совершенным, более глубоко знающим тот типаж человека, которого он хочет представить своим зрителям.
И это вовсе не преувеличение. Потому что в театре зритель видит артиста на сцене всего час-другой, да и то издалека, и при этом, как правило, замечает неловко наклеенные усы или чуть съехавший набок парик. Впрочем, актеру такая оплошность не вредит, завтра он ее исправит, и все, а вербовщик идет к цели по лезвию остро отточенного ножа, он постоянно живет среди своих зрителей — особенных, таких чутких и внимательных, как контрразведчики. За любой промах можно расплатиться жизнью, потому что первые подозрения вызывают именно мелочи, детали, они влекут за собою проверку и слежку, а если дело дошло до этого, то вербовщик погиб.
Разведчик должен искренне верить в то, что говорит, иначе обязательно сфальшивит. Он должен вживаться в роль, чтобы полностью перевоплотиться, изменить в себе все: привычки, вкусы, образ мыслей, выкорчевать все, кроме одного, — преданности Родине! Месяцы мучительного принуждения думать на чужом языке! Ведь у вербовщика много масок, и часто он меняет их по несколько раз в день. Психологически это тяжело и трудно, нужно очень любить Родину, чтобы не особачиться от такой жизни!
Можно освоить сложную разведывательную технику, можно привыкнуть к постоянной опасности, но сжиться с насилием над собой невозможно. Только во внутреннем горении — спасение и залог победы разведчика над противником. Только огонь преданности и любви сжигает все соблазны, страх и усталость!..
После этого чужого объективного монолога, обрушившегося на цепкие умы будущих военных разведчиков, Поляков наигранно прошелся гоголем вдоль трибуны, потирая застывшие руки. Видно, чужие мысли были для него холодными не только по форме, но и по содержанию. Он понимал, что лукавит, говоря о преданности Родине, которую он уже десятки раз спокойно, без зазрения совести предавал и продавал за тридцать сребреников.
Но эта лекция тоже не осталась незамеченной — его имидж как опытного вербовщика и истинного патриота Отчизны рос и множился в глазах начальства.
* * *
Однажды он получил сигнал, а вернее, элементарный донос: один из слушателей капитан Н., возвратившись из отпуска, в кругу сокурсников поделился мыслями о плачевном состоянии дорог в его провинциальном «медвежьем углу» районного масштаба Брянской области. Он исповедовался о нищенском прозябании спивающегося населения по разваливающимся «неперспективным» деревням и хиреющим городам районного масштаба. Простачок возмущался тем, что «его аборигены» в основном ходят в ветхих серых одеждах — телогрейках. На лицах, даже у женщин, нет светлой радости. Часто ходят в резиновых сапогах из-за непролазной грязи, а секретарь райкома и его клерки — «все в коже» — на коже сидят, на коже ездят и в коже ходят.
Поляков тут же вызвал «откровенца» к себе в кабинет и устроил ему настоящую идеологическую выволочку. Начальник выяснял отношения со слушателем громко, с запалом, чтобы слышно было за дверью. Он буквально измывался над слушателем в ходе воспитательной работы, называя его законченным отщепенцем, неблагодарным мурлом, паразитом на здоровом теле академии.
— Ты обучаешься за счет денег, отпускаемых щедрым советским государством, взятых у налогоплательщиков — советских трудящихся, — деланно орал Поляков на подчиненного.
Как говорится, пустые и малодушные люди нередко обнаруживают перед своими подчиненными и перед теми, кто не сможет выказать им никакого сопротивления, припадки гнева и страсти и воображают, что выказывали этим свое мужество.
От такой профилактики дисциплинированный слушатель, прекрасно успевавший по всем оперативным и языковым предметам, чуть было не покинул стены академии. Впоследствии он стал высокопрофессиональным офицером-разведчиком, специалистом своего дела и принес пользу Родине на незримом фронте, прослужив и в центральном аппарате военной разведки, и отбыв ряд заграничных командировок.
Практики подобных «душещипательных» выволочек Поляков придерживался часто за время пребывания на должности начальника факультета в кузнице кадров ГРУ. На одном из занятий по специальной дисциплине он процитировал слова шефа германской разведки в Первую мировую войну полковника Вальтера Николаи, взятые, а скоре нарванные из рукописи «Разведка 1900–1945 гг. Обобщенный опыт»:
