Каждый выбирает для себя
Женщину, работу и молитву
И друзей по детству средь ребят,
И свою с неправедностью битву…
* * *
Его «с неправедностью битва» была построена на крови, слезах, корысти и предательстве.
И вот что подумалось — ведь эти поэтические слова были более чем актуальными в тот момент поиска истины на процессе. Поляков признавался в своем политическом перерождении, во враждебном отношении к выпестовавшей его стране и в то же время не скрывал и личной корысти при установлении преступной связи с ФБР и ЦРУ.
О мотивах своего предательства он сказал на суде:
«Моя вера в демократизм и справедливость социалистического общества пошатнулась. Я понимаю, что это стало возможным в результате определенного влияния буржуазной пропаганды… Мне противны были хрущевские бредни, его выходки, его бескультурье. Я решил принять личное участие в противодействии предпринимаемым советским руководством акциям на международной арене и, как следствие, решил обратиться к американцам с предложением своих услуг. Я при этом отчетливо понимал, что мое сотрудничество с американцами нанесет. ущерб государственной безопасности и обороноспособности страны в целом…»
Однако на следствии он был более пафосным и героичным в оценке своего поведения и роли как разведчика. Там были и другие пояснения:
«В основе моего предательства лежало как мое стремление где-нибудь открыто высказывать свои взгляды и сомнения, так и качества моего характера — постоянное стремление к работе за гранью риска. И чем больше становилась опасность, тем интереснее становилась моя жизнь. Я привык ходить по острию ножа и не мыслил себе другой жизни».
Не правда ли, красиво, мужественно, что-то даже в стиле Джеймса Бонда!
Но то, как тянулся он за тридцатью сребрениками, как клянчил подарки, как боялся работать в Москве — страх перед чекистами его буквально сковывал — как отправлял на эшафот своих коллег, как сливал из меркантильных соображений секреты противнику, никак не вязалось ни с его политической ориентацией, ни с достоинствами как агента «007».
Здесь видно не прикрытое шапочкой с прорезями для глаз мурло привычного торгаша краденым. Это был офеня с мешком наворованной режимной информации, которую нужно было продать, — только и всего.
* * *
Подсудимого все время заносило в область политики — это были его стратегия и тактика поведения на процессе. Но суд постепенно, факт за фактом, распутывал клубок противоречий в показаниях, идя по пути объективного освещения содеянного преступником.
Накануне объявления приговора он болтает с сокамерником о жизни, пролетевшей, как один миг. Уставившись в зарешеченное окошко, он ощутил вдруг прилив воспоминаний, ярких и четких, подобных сновидениям. Такие чувства, замешанные со сгустками галлюцинаций, появляются у человека, как читал он когда-то в одном из американских журналов, перед уходом из жизни.
Сокамерник вдруг выстрелил в Полякова глубокой мыслью, когда тот попытался оправдаться в каких-то деталях своей отравленной жизни:
«Знаете, Дмитрий Федорович, когда человек несчастлив, он становится нравственным».
Поляков вздрогнул…
В красочном калейдоскопе прошедших событий вдруг возникли поразительно четкие, живые картинки. В голографическом, объемном измерении проплывали суровые реалии фронтового ада, послевоенной службы, а затем годы учебы. Промелькнули счастливые будни заграничной сытой жизни, растянувшейся на целых пятнадцать лет.
И вот судьей Военной коллегии Верховного суда зачитывается приговор:
«Именем Союза Советских Социалистических Республик Поляков Дмитрий Федорович приговаривается (идет перечисление его злодеяний) к высшей мере наказания — расстрелу…»
Он надеялся, что за него заступятся заокеанские хозяева — обменяют на провалившегося в США какого-то нашего разведчика. Но соответствующей реакции не последовало. Для пуритан-прагматиков из ЦРУ это был уже отработанный, холодный пар, выпущенный наружу.
Запоздалое возмездие наступило.
* * *
Но мне захотелось остановиться на реакции Полякова по поводу молчания его недавних хозяев, пока он находился под арестом. Он был, как вы помните, естественно, недоволен и даже возмущен поведением американцев. И все же о нем вспомнили, но не правительственные, тем более не цээрушные, чиновники. Для них он был уже утильным материалом, выжатым лимоном, пеплом.
О Полякове вспомнил почему-то член европейского парламента консерватор лорд Беттелл, который неоднократно, но безуспешно поднимал вопрос, думаю, по наущению ЦРУ, об агенте ФБР «Топ-Хэте» в Комитете по правам человека.
Наконец 13 сентября 1990 года лорд получил сообщение от советского посла в европейском сообществе Владимира Шемлатенкова, в котором лаконично говорилось:
«Я хотел бы проинформировать Вас о том, что, согласно официальному ответу из Верховного суда СССР, Поляков был приговорен к высшей мере наказания по обвинению в шпионаже и нарушении таможенного законодательства.
4 марта 1988 года его просьба о помиловании была отклонена Президиумом Верховного Совета СССР.
Приговор приведен в исполнение 15 марта 1988 года».
* * *
Предательство — иудов грех.
Иуда Искариот после казни Иисуса любил повторять, что распятие Христа и ниспровержение христианства на вечные времена — его, Иудина, историческая заслуга.
А за деньги же, заплаченные за предательство, он купил себе землю и построил украшенный мрамором дом с баней и фонтанами, где любил предаваться увеселениям. Только не пошли ему богатство и должность на пользу, и он плохо кончил. Говорят, стал пухнуть до безобразия лицом, животом и другими членами. Потом то ли с крыши дома упал и лопнул от удара, то ли просто опух до того, что лопнул, но раскрылось при этом чрево его, и выпали внутренности.
Невыносимый смрад стоял вокруг его обиталища долгое время. Люди же стороной обходили то место, говоря, что не могла у него, как у всех людей, душа из уст вылететь. Устами своими целовал Христа, отдавая на казнь, и ход душе его черной был там закрыт. Вот и взорвалась утроба.
Но не знает никто, правда это либо выдумка.
Есть в древних книгах упоминания и о том, что оставил Иуда после себя тоже Евангелие. Только никто это Евангелие найти не мог.
Святой же Иреней рассказывал, что, как и у Каина, имеется у Иуды немало почитателей и последователей, которые говорят, будто он один правду знал и до конца постиг тайну измены.
Искусство же при этом состоит в умении отделить земное от небесного, низменное от возвышенного к вящей для себя пользе и выгоде. Но не всякий владеет этим умением, не у всякого сердце позволяет идти таким путем. Не всякий и годится в последователи Иуды. А уж способиться ему в величии измены могут и совсем немногие. Всем же воздается по заслугам. Так было, так будет. Примеров было и будет еще множество!
