Некоторое время шли молча. Веселье отчего-то испарилось, шутить больше никому не хотелось.
– А мне говорили, что не леший тут живет, а старуха мертвая. Якобы колдовала она, всех местных жителей достала. Чуть кто не так на нее взглянет, она нашепчет чего-то вслед, и у человека потом неприятности всю неделю. И однажды ночью собрались всей деревней и решили, что пора с ней расправиться. Подкрались к дому старухиному и быстро заколотили досками дверь и окна ее. И что страшно – когда они к последнему окну подошли, из него глянула на них старуха, спокойно и насмешливо, как будто бы все заранее знала и ждала их. Космы седые распущены, какой-то длинный балахон на ней. Всем не по себе стало – даром что она была мелкая и хрупкая, а их – десяток здоровых мужиков. Переглянулись они и поняли, что старуха изведет всех, если живой останется. Ну и заколотили последнее окно, а потом дом бензином облили и подожгли. Как страшно она кричала – люди так не кричат, только звери. Сначала басом, потом на визг перешла, потом – на вой. И долго так. Дом уже весь в пламени, крыша падает, а она все кричит. А когда одна стена рухнула, она на улицу выбежала, живая еще. Говорят, все обмерли. Космы горят, кожа на лице почернела, оплавилась и сползать начала, уже и кости видно, а она бежит, руки расставила. Так в лес и убежала. Говорят, потом всю ночь звери волновались. И волки выли, и вороны переговаривались, и совы. А старуху больше никто никогда не видел. Мужики на следующий день отправились тело ее искать, похоронить хотели. Блуждали до обеда, так и не нашли ничего. Не могла же она, обгоревшая, уйти так далеко. Но не нашли. А потом все жители той деревни поумирали один за другим, буквально за год. Кого-то телегой придавило, кто-то в лесу зимой заблудился и замерз, кто-то с сердцем слег, а у одной бабы странная опухоль случилась, прямо на лице – черная, как древесный гриб. За месяц сгорела, хоронили в закрытом гробу. Никого не осталось. Деревня долго стояла заброшенной, потом появились какие-то наследники, постепенно дома распродали, появились другие люди. Но все замечали – неспокойно тут в лесу, и к ночи углубляться в чащу точно не стоит. Говорят, тут ходит старуха с обугленным лицом.
Какое-то время шли молча. В компании не было никого моложе двадцати трех лет – вроде бы, взрослые люди, один даже женат и по макушку погружен в быт. А когда болото быта затягивает, не до страшных сказок. И вроде бы, сюжеты наивные – ну кто в двадцать первом веке поверит в лешего и призрак сожженной старухи.
Но все-таки настроение было испорчено. И сам лес как будто бы стал немного другим – еще недавно и золото солнечного света с неба лилось, и птицы перекликались так весело, как бывает только в зените лета, когда воздух наполнен предвкушением. А сейчас на лес опустилась тишина, и это было непривычно. Больше не было ни стрекота жучиных крылышек, ни шелеста листьев – казалось, все вокруг замерло, как хищник на несколько мгновений замирает перед атакой. К тому же, никто не был уверен в направлении. Вроде бы, шли на юг, каждые сто метров сверялись с компасом, только вот на глаза попадались одни и те же полянки, одни и те же поваленные сосны.
И вдруг кто-то воскликнул:
– Ну наконец-то! Смотрите, там, впереди, чей-то дом! Сейчас кто-нибудь нам подскажет дорогу. Наверняка это уже окраина леса, кто же строит себе жилище в чаще.
И правда, сквозь ветки просвечивали какие-то темные доски. Образ финишной ленты прибавляет сил – и те, у кого были стерты ноги, и те, в чьей голове роились мрачные и не вполне укладывающиеся в реальность мысли, – пошли веселее.
Однако стоило им подойти чуть ближе, весь энтузиазм сошел на нет – да, это был домик, человеческое жилище, но до такой степени разрушенное, что становилось ясно – здесь никто не жил по меньшей мере лет пятьдесят. Отсыревшие прогнившие бревна, покосившаяся крыша, оторванные ставни, почти полностью разложившееся крыльцо.
Зачем-то они все-таки поднялись в дом, при этом едва не поломав ноги, – ступеньки истлевшего крыльца рассыпались под их весом. Дверь с трудом, но поддалась – тяжело, с неприятным глухим скрипом.
Внутри пахло болотом и плесенью. Несмотря на отсутствие стекол, здесь было темно, молодым людям пришлось подсвечивать путь экранами мобильных телефонов. Никто из них не смог бы объяснить – зачем они вообще пробрались в недра этой развалины, ведь это могло быть небезопасно. Шли и шли. Возможно, это была жажда хотя бы иллюзии крова. Возможно, они надеялись успокоиться, увидев хотя бы покрытый пылью и плесенью отпечаток чьего-то былого очага.
В домике все было вверх дном – то ли многие годы назад отсюда уезжали второпях, то ли его разграбили уже после отъезда хозяев. Покосившаяся самодельная мебель – стол из еловых досок, две скамьи, сундук, полки, уставленные потрескавшейся глиняной посудой. Везде паутина, по стенам разрослись древесные грибы. На покрытом толстым слоем желто-зеленой пыльцы столе – единственный граненый стакан. Который тут же притянул к себе взгляды вошедших, потому что был относительно чист. И наполнен чем-то белым.
Подошли ближе, кто-то взял стакан в руки, поднес к носу и потрясенно прошептал:
– Это же молоко… И оно не скисшее. Его налили совсем недавно.
Все молчали, потрясенные. Этот сгнивший домик – вот-вот сложится, как карточный, этот нависший потолок и выбитые окна, еле открывшаяся дверь, пыль, паутина – здесь явно никто не был уже долгие годы. И деревень поблизости – нет. И людей.
А молоко – живое, свежее, еще не остывшее даже – вот оно, в пусть и плоховато, но промытом стакане. Как будто бы кто-то ждал их в гости, как будто бы кто-то их нарочно сюда привел.
Они молчали и почему-то старались друг на друга не смотреть, как будто бы каждый из них находился в особенном и печальном виде транса – Трансе Понимания. Как будто бы каждый точно знал, что ему остались считаные мгновения в этой жизни и в этом теле, и хотел провести эти драгоценные минуты наедине с собой.
Откуда возвращаются
(Продолжение)
Это невыдуманная история. Рассказал мне ее один человек, в молодости увлекавшийся охотой.
– Я вообще материалист, но однажды случилось со мною такое, чему я до сих пор найти объяснения не могу. Дело было зимой. Я находился в командировке в одном сибирском городке, и вот местные коллеги пригласили меня поехать с ними на охоту. Я с радостью согласился. Нас было четверо, и я в компании – самый младший. В первый день далеко в лес не ходили, и сопровождал нас лесник. А на второй – освоились немного, и вот один из моих товарищей сказал, что отведет нас в потрясающе красивое место, – только вот идти туда так далеко, что придется остаться в лесу на ночь. Но это не страшно, потому что там есть и сруб, зимовье. Лесник, услышав, куда именно мы собираемся, вдруг повел себя странно. Это был молчаливый увалень с глубокими морщинами и клочкастой неряшливой бородой. Он никогда не улыбался, и невозможно было понять, сколько же ему лет. И вот он, такой серьезный и взрослый, вдруг заявил, что ходить туда нельзя, тем более – зимой, тем более – с ночевкой. Что это место принадлежит духам леса, которые в это время года особенно лютуют. Вернуться оттуда живыми – невозможно. Мы, конечно, посмеялись над ним. Посудачили между собою, что он, наверное, спятил, как часто бывает с бирюками, которые месяцами не видят человеческих лиц. «Не хочешь идти с нами – и не надо, без тебя прекрасно справимся!» – сказали мы ему. Леснику оставалось только пожать плечами, и остаток вечера он был еще более мрачным, чем обычно. Накануне мы собрались на ужин в ресторане нашей гостиницы, большой компанией коллег. Конечно, мы рассказали всем о странном поведении лесника. И что нас удивило – один из начальников вдруг сказал: «А ведь он прав!» И понес какую-то ересь – что якобы о лесных духах, которые летом еще могут выпустить живым, знает здесь каждый ребенок, объяснить это с научной точки зрения невозможно никак – но что есть, то есть. Мы решили, что начальник решил нас разыграть. Конечно, никто не волновался. Какие-то духи, странные смерти в лесах… Мы были в свое время комсомольцами, отличниками, наше детство было исполнено мечтами о покорении космоса и морских глубин, а не дремучими страшилками. Поэтому на следующее утро мы собрались и отправились на место. Сперва ехали на снегоходах, потом оставили их в условленном месте, надели снегоступы и углубились в лес. С погодой повезло – было не очень холодно, минус двадцать всего. Подарок для тех мест, где и до сорока в иные дни доходит. Идти было тяжело, но никто не жаловался. Чистейший прозрачный воздух, солнце, первозданный спящий лес в его скупой черно-белой красоте, снег скрипит. Чистый – в городе такого не увидишь. Вот наконец и до зимовья дошли – часа четыре на это потребовалось. Увидели домик – обрадовались.
