Девица побежала наверх, но не сразу смогла найти дорогу – в какой-то момент ей начало казаться, что замок заколдован, коридоры бесконечны, и сейчас она встретит Минотавра. Но вот наконец совсем рядом послышались чьи-то голоса, она взлетела по лестнице и сразу оказалась в главном зале – растрепанная, испуганная, вспотевшая и запыхавшаяся. Запнувшись о порог, она упала навзничь к ногам гостей.
О девице ходила такая молва, что никто и не испугался – все решили, что она вляпалась в очередное приключение, и кто-то даже начал снимать ее на телефон и сразу же отправлять ролики на ю-тьюб. Но отец Аннабель заметил и беспомощные слезы, и страх в глазах, он сразу понял: что-то случилось с дочкой, у него заболело сердце. Оттащил девицу в сторону, а гостям сделал знак – продолжайте веселиться, – и никто не посмел его ослушаться. Когда девица привела его в подвал, тело Аннабель уже одеревенело, и не оставалось никаких сомнений: мертва.
Богач выгнал всех из замка. Сутки сидел он над остывающим телом дочери. В подвале было очень холодно, но богач ничего не чувствовал.
И вот наконец его личный помощник намекнул, что неплохо было бы организовать похороны. И тогда богач представил, как на прекрасном белом лице Аннабель появляются бурые пятна, и как потом личинки копошатся на ее распадающейся плоти, – представил и понял, что не бывать этому, что пока есть у него деньги и связи, он такого не допустит. Что-то соврали людям – и те послушно подходили прощаться к закрытому гробу, который на самом деле был пустым. Пустой же гроб отправили на кремацию, а для тела дочери богач велел построить огромную морозильную камеру в подвале своего особняка. Его близкое окружение умело хранить секреты – это была не первая страшная тайна миллиардера.
В центре морозильной камеры поставили специально вырезанный стол из горного хрусталя – огромная каменная глыба с инкрустацией. Девушку нарядили в белое кружевное платье, как невесту, в волосы вплели вощеные белые цветы, которые некогда тоже были красивыми и живыми. Иней оседал на ее подрумяненном лице, на ее ресницах, и была в этом некая особенная торжественная красота.
Каждый день безутешный богач спускался в подвал к телу дочери. Раз в год, в день ее рождения, он переодевал мертвую красавицу. Это было трудно. Однажды чуть крепче, чем следовало, ухватил ее за руку, и один из бело-голубых заиндевевших пальцев с сухим треском отломился и остался в его руке. Пришлось купить для нее кружевные перчатки.
И вот прошло много лет, богач стал стариком. Эти годы сделали его угрюмым, нелюдимым и подозрительным – тяжесть страшного секрета мешала ему заводить новые знакомства, а старые связи он постепенно оборвал. О нем сплетничали: сошел с ума после смерти дочери. Все чаще богач думал о том, что же будет с телом Аннабель после его смерти. Нетрудно предположить, что желтая пресса раздует скандал – еще бы, нелюдимый миллионер четверть века прятал труп в специально оборудованном подвале. Кровь, романтика, извращения – все в одном коктейле, публика будет довольна. Только вот бедную Аннабель, скорее всего, предадут земле, и ее все равно пожрут черви.
Много думал об этом старик, и мрачные фантазии мешали ему уснуть.
И вот однажды, зимним вечером, в доме его раздался звонок – и это было удивительно само по себе, потому что посторонний человек не мог пройти на территорию, миновав охрану, с охранниками же была договоренность звонить по телефону, а не в дверь.
К тому же, вместе с ним проживала помощница по хозяйству, тихоня лет пятидесяти, незаметная словно тень, давно отказавшаяся от собственной жизни в пользу быта старика. Имелась, конечно, и другая прислуга, но на ночь оставалась именно эта женщина. Она была чем-то средним между экономкой и личным секретарем – и по телефонам отвечала, и вела бухгалтерию, и гоняла домработниц, чтобы те лучше мыли полы. Старик сначала не собирался реагировать на звонок, но незнакомец по ту сторону двери оказался настойчивым.
В конце концов раздражение и любопытство заставили богача выбраться из-под одеяла, накинуть шерстяной халат и спуститься на первый этаж.
– Что там у вас случилось? Дарья? – позвал он экономку, но тишина была ему ответом. – Черт знает что. Уснула, что ли…
Он подошел к двери, на которой даже не было глазка, – какой в нем смысл, если к ней невозможно подойти, миновав ворота?
– Кто там? – спросил, помолчав.
К его удивлению, из-за двери ему ответил старческий голос:
– Откройте. Мне надо с вами поговорить.
Старику показалось, что незнакомец говорит с легким акцентом. Прежде чем открыть, он взял из ящика трюмо небольшой травматический пистолет и спрятал его в карман халата. Почему-то сердце забилось чаще. Никаких объективных причин не было – ну подумаешь, незнакомый пожилой человек ухитрился подобраться к дому, – но миллиардер обладал звериной интуицией, без которой в свое время едва ли сколотил бы такое состояние. Дверь он все-таки открыл.
На пороге стояла совсем древняя бабка в странных темных лохмотьях. На улице – минус пятнадцать, самое лютое время, середина февраля. К тому же старые люди обычно мерзнут сильнее. А на ней – пыльное черное пальто, из-под которого торчат какие-то драные многослойные юбки. И на голове – соскользнувший платок шерстяной, обнаживший желтоватый череп, покрытый седым пушком. Невозможно было определить ее возраст – но казалось, ей не меньше сотни лет. Позвоночник скрючен, голова пригнута к земле, кожа высохла, глаза запали, и не было в них блеска жизни. Никогда раньше миллиардер не видел настолько древних, ветхих и хрупких людей.
– Кто вы? – удивился он. – К кому пришли? Я милостыню не подаю.
– Знаю, – криво усмехнулась старуха. – Пришла, потому что скоро мой срок и я езжу по свету белому, за долги плачу.
Старик почему-то слушал все это, не закрывал дверь, хотя никогда не отличался чуткостью к проблемам незнакомых людей, а в последние годы и вовсе очерствел, как будто бы из него душу преждевременно вынули. Был человек с душою – стал человеком-функцией.
– И я при чем?
И тогда старуха сказала слова, заставившие его горло сжаться:
– Дочка у тебя была красивая, молоденькой померла. Ты всем соврал, что схоронил ее. Но в могилке, в урне роскошной, только пепел деревяшки зарыт, гроба пустого. С телом же дочки ты так и не решил проститься. Поэтому я здесь.
– Что? – прошептал старик. – Что ты городишь? А ну пошла вон отсюда!
А сам и пошевелиться не может, словно в землю врос. Когда-то он читал, что есть три вида реакции на стресс – замереть, убежать или пойти в атаку. Он иногда видел в страшных фильмах, как люди немеют перед лицом опасности, – у них есть шанс убежать, а они стоят и орут, прямо в лицо своей смерти. Как птичка, загипнотизированная взглядом змеи. И никогда не мог примерить такую, как ему казалось, глупость на свои плечи. А теперь стоял, как жена Лота, и тупо смотрел в ухмыляющееся темное лицо ожившей мумии, непонятно как узнавшей его секрет.
– Охраной себя окружил, забор пятиметровый выстроил, и думал, что в безопасности, да? – почти сочувственно улыбнулась старуха. – Но мне неведомы заборы, и охранники твои – дети для меня. Ты меня и не помнишь, а ведь оттолкнул уже однажды. Сейчас бы я, может, и простила, но тогда горячая была, обидчивая, вот и поплатился ты. Но сегодня я пришла с миром. Дай мне шанс загладить мою вину. Ты получишь чудо, я же отойду спокойнее, чем могла бы.
