– Думаю, — тихо проговорил Бридженс, — капитан Крозье не уверен, что лейтенанта Ирвинга убили эскимосы.
– Что? Но кто еще мог?..
Пеглар осекся. Озноб и тошнота, ни на минуту не отпускавшие его в последнее время, вдруг резко усилились. Он привалился плечом к вельботу, чтобы удержаться на ногах. Ему ни на миг не приходило в голову, что кто-то другой, кроме эскимосов, мог сотворить то, что сотворили с Джоном Ирвингом. Он вспомнил груду замерзших серых внутренностей на вершине холма.
– Ричард Эйлмор говорит, что мы попали в переплет по вине офицеров, — тихо, почти шепотом, сказал Бридженс. — Он говорит всем, кто не станет доносить на него, что нам нужно перебить офицеров и распределить образовавшиеся излишки провианта между людьми. Эйлмор из нашего экипажа и помощник конопатчика из вашего говорят, что нам надо немедленно вернуться на «Террор».
– Вернуться на «Террор»… — повторил Пеглар. Он знал, что из-за болезни и общего истощения туго соображает в последнее время, но подобная идея казалась напрочь лишенной смысла. Корабль затерт льдами далеко от острова и останется в ледовом плену еще не один месяц, даже если лето все-таки соизволит прийти в этом году. — Почему я не слышал ничего такого, Джон? Я не слышал никаких таких подстрекательских разговоров.
Бридженс улыбнулся.
– Они вам не доверяют, мой дорогой Гарри.
– А вам доверяют?
— Разумеется, нет. Но рано или поздно я слышу все. Стюарды, знаете ли, невидимы, поскольку они ни рыба ни мясо. К слову о рыбе и мясе — не правда ли, обед был превосходным? Вероятно, сегодня мы ели относительно свежую пищу в последний раз.
Пеглар не ответил. Мысли теснились и путались у него в голове.
– Каким образом мы можем предупредить Фицджеймса и Крозье?
– О, они располагают информацией насчет Эйлмора, Хикки и прочих, — беззаботно сказал старый стюард. — У наших капитанов есть свои источники.
— Все источники уже давно замерзли, — сказал Пеглар. Бридженс хихикнул.
— Очень хорошая метафора, Гарри. Не столько ироничная, как буквальная.
Пеглар потряс головой. Его до сих пор мутило от мысли, что сейчас, когда они находятся в столь отчаянном положении, один из них мог восстать на другого.
– Скажите, Гарри, какие из этих лодок мы возьмем с собой, а какие оставим? — спросил Бридженс, похлопывая по корпусу первого перевернутого вверх днищем вельбота рукой в потрепанной рукавице.
– Четыре вельбота мы возьмем точно, — рассеянно ответил Пеглар, все еще занятый мыслями о подстрекательствах к мятежу и о том, что он видел сегодня утром. — Судовые шлюпки имеют такую же длину, как вельботы, но чертовски тяжелые. Я бы их оставил, а взамен взял четыре тендера. У них длина всего двадцать пять футов, но они гораздо легче вельботов. Однако, возможно, у них слишком большая осадка для плавания по реке «большой рыбной» — если мы вообще до нее доберемся. Шлюпки поменьше, и ялики слишком легкие для плавания в открытом море и слишком хрупкие для долгого перехода через льды и путешествия по реке.
– Значит, вы полагаете, четыре вельбота, четыре тендера и два полубаркаса? — спросил Бридженс.
– Да. — Пеглар невольно улыбнулся. Несмотря на многие годы флотской службы и тысячи прочитанных книг, офицерский стюард Джон Бридженс по-прежнему очень слабо разбирался в некоторых вещах, связанных с морским делом. — Да, Джон, я думаю, эти десять.
– В лучшем случае, — сказал Бридженс, — если большинство больных поправится, каждую лодку будут тянуть всего только десять человек. Нам такое по силам, Гарри?
Пеглар снова потряс головой.
– Все будет совсем не так, как при переходе через замерзшее море от «Террора», Джон.
– Что ж, благодарение Господу за эту маленькую милость.
– Нет, я имею в виду другое: мы почти наверняка потащим лодки через остров, а не по морскому льду. Нам придется гораздо труднее, чем при переходе с «Террора», когда мы тащили всего по две лодки за раз и могли поставить сколько угодно людей в одну упряжную команду, когда требовалось преодолеть препятствие. И сейчас лодки будут еще тяжелее прежнего нагружены провиантом, снаряжением и больными. Полагаю, каждую лодку будут тащить по двадцать или более упряжных. И даже тогда нам придется перетаскивать наши десять лодок поочередно.
— Поочередно? — переспросил Бридженс. — Боже мой! Да нам потребуется целая вечность, чтобы дотащить даже эти десять лодок до места назначения, коли мы будем постоянно ходить взад-вперед. И чем больше мы будем слабеть от болезни и усталости, тем медленнее будем продвигаться.
— Да, — сказал Пеглар.
– Есть ли у нас хоть самый ничтожный шанс подняться на этих лодках по «большой рыбной» до Большого Невольничьего озера и фактории?
– Сомневаюсь, — сказал Пеглар. — Возможно, некоторые из нас протянут достаточно долго, чтобы добраться с лодками до устья «большой рыбной», и если лодки исправны и идеально оснащены для речного плавания, и если… но нет, думаю, шансов у нас никаких.
– Зачем же тогда капитанам Крозье и Фицджеймсу подвергать нас таким тяготам и мукам, коли у нас нет ни шанса? — спросил Бридженс.
В голосе старшего мужчины не слышалось ни обиды, ни тревоги, ни отчаяния — одно только любопытство. В свое время Джон задавал Пеглару тысячи вопросов по астрономии, естественной истории, философии, ботанике и многим другим предметам именно таким вот мягким, слегка любопытным тоном. Большинство вопросов он задавал, как учитель, который знает ответ, но вежливо допрашивает своего ученика. В данном случае Пеглар был уверен, что Джон Бридженс не знает ответа на вопрос.
— А какой у нас выбор? — спросил фор-марсовый старшина.
— Мы могли бы остаться здесь, в лагере «Террор», — сказал Бридженс. — Или даже вернуться на «Террор», когда наша численность… сократится.
– Зачем? — спросил Пеглар. — Чтобы просто ждать смерти?
– Ждать в терпимых условиях.
– Смерти? — Пеглар осознал, что почти кричит. — Кто, черт возьми, хочет ждать смерти в терпимых условиях? Если мы доберемся с лодками до побережья — хотя бы с несколькими лодками, — по крайней мере у некоторых из нас появится шанс. Возможно, к востоку от Бутии будет чистая от льда вода. Возможно, нам все-таки удастся подняться по реке. По крайней мере некоторым из нас. И те, кому удастся выжить, смогут рассказать родным и близким погибших о том, что с нами случилось и где мы похоронены, и о том, что в последние минуты жизни мы думали о них.
– Вы мой родной и близкий человек, Гарри, — сказал Бридженс. — Из всех мужчин, женщин или детей на свете вы единственный, кому небезразлично, жив я или умер, не говоря уже о том, где упокоятся мои кости и какие мысли посетят меня перед смертью.
У Пеглара, все еще раздраженного, учащенно забилось сердце.
– Вы еще меня переживете, Джон.
