Я отказался.
Мистер Хикки любезным голосом повторил просьбу. Я снова отказался.
Тогда мистер Хикки приказал мистеру Мэнсону забрать у меня ножницы и раздеть меня догола, как лежащий у наших ног труп.
Когда с меня сорвали всю одежду, мистер Хикки прошелся передо мной взад-вперед и указал пальцем на отдельные части моего голого тела. Мистер Мэнсон стоял рядом, с ножницами в руке.
— В нашем братстве нет места бездельникам, увиливающим от своих обязанностей, — сказал мистер Хикки. — И хотя мы нуждаемся во враче — ибо я намерен заботиться о драгоценном здоровье своих людей, всех до единого, — он должен понести наказание, если отказывается служить нашему общему благу. Сегодня он отказался дважды. В знак нашего недовольства мы отрежем два каких-нибудь несущественных отростка.
И мистер Хикки принялся тыкать стволом пистолетом в различные части моего тела: пальцы, нос, пенис, яички, уши. Потом он взял мою руку.
— Пальцы необходимы врачу, если он собирается быть нам полезным, — театрально провозгласил он и рассмеялся. — Их мы оставим напоследок.
Почти все мужчины рассмеялись.
— Однако ему не нужны ни яйца, ни член, — сказал мистер Хикки, тыча в вышеупомянутые органы очень холодным стволом пистолета.
Мужчины снова рассмеялись. Похоже, они с великим нетерпением ждали дальнейших событий.
— Но сегодня мы милосердны, — сказал мистер Хикки. Затем он приказал мистеру Мэнсону отрезать мне два пальца на ноге.
– Какие два, Корнелиус? — спросил здоровенный идиот.
– На твой выбор, Магнус, — ответил наш церемониймейстер.
Мужчины снова рассмеялись. Они были определенно разочарованы, что дело ограничится отрезанием всего-навсего пальцев, однако с нескрываемым удовольствием наблюдали за Магнусом Мэнсоном в роли вершителя судьбы моих фаланг. Винить их не приходится. Матросы в большинстве своем не имеют никакого образования и не любят людей образованных.
Мистер Мэнсон выбрал два моих больших пальца.
Зрители рассмеялись и зааплодировали.
Ножницы были быстро пущены в дело, и огромная физическая сила мистера Магнуса послужила к моему благу при ампутации.
Зрители снова засмеялись и выказали великий интерес к происходящему, когда мне принесли мою медицинскую сумку и я перетянул поврежденные артерии, остановил кровотечение, как сумел — чувствуя при этом страшную слабость, — и наложил повязку на раны.
Мистер Мэнсон получил распоряжение отнести меня в мою палатку; он ухаживал за мной заботливо, как мать за больным ребенком.
Именно в тот день мистер Хикки решил изъять у меня самые действенные лекарственные препараты. Но еще прежде я слил большую часть морфина, опия, лауданума, ядовитой каломели и настоя мандрагорового корня в одну матовую, безобидную на вид бутылку с надписью «Свинцовый сахар», которую спрятал не в медицинской сумке, а в другом месте. Потом я долил в бутылки с остатками перечисленных средств воды до прежнего уровня.
Теперь каждый раз, когда я даю мистеру Мэнсону лекарство от «больного живота», он получает восемь частей воды на две части морфина. Однако великан, похоже, не замечает, что целебное средство утратило эффективность, каковое обстоятельство в очередной раз напоминает мне о том, сколь важна вера пациента в медицину.
Со дня смерти лейтенанта Ходжсона я еще несколько раз отказывался выполнять приказы мистера Хикки, лишившись в общей сложности еще восьми пальцев ног, одного уха и крайней плоти.
Последняя операция вызвала у зрителей такой веселый смех — несмотря на лежащие перед ними трупы, — словно они присутствовали на цирковом представлении.
Я знаю, почему мистер Хикки так и не выполнил свою неоднократно повторенную угрозу лишить меня полового члена или яичек. За годы службы во флоте помощник конопатчика видел достаточно много травм, чтобы знать: кровотечение из подобных ран остановить зачастую невозможно — особенно если кровью истекает сам врач, который находится в полуобморочном или шоковом состоянии, когда необходимо срочно провести операцию, — а мистер Хикки не хочет, чтобы я умер.
После того как я потерял семь из десяти пальцев на ногах, ходить стало чрезвычайно трудно. Я никогда прежде по-настоящему не понимал, насколько важны наши пальцы для удержания равновесия. И разумеется, боль, которую я постоянно испытываю последний месяц, нельзя назвать незначительной.
Полагаю, я впаду в грех гордыни — да и просто солгу, — если скажу здесь, что ни разу не думал о том, чтобы воспользоваться для притупления боли смесью морфина, опия, лауданума (и прочих медицинских препаратов), содержащейся в бутылке, которую я много недель назад припрятал для своего последнего часа.
Но я так ни разу и не вынул бутылку из потайного места. До сей поры.
Признаюсь, я думал, что смесь подействует быстрее.
Я совсем не чувствую ступней — какое счастье! — и ноги у меня онемели до коленных чашечек. Но если дело будет продолжаться такими темпами, пройдет еще десять минут или больше, прежде чем микстура поразит мое сердце и другие жизненно важные органы.
Мне следовало принять дозу побольше. Полагаю, я просто струсил, когда не выпил все залпом.
Признаюсь здесь (для сугубо научных целей, если кто-нибудь когда-нибудь найдет мой дневник), что микстура описанного состава не только довольно сильно действует, но и довольно сильно одурманивает. Если бы этим темным ветреным вечером здесь находился кто-нибудь — кроме мистера Хикки и, возможно, мистера Мэнсона в королевском полубаркасе надо мной, — он увидел бы, что в последние минуты жизни я расслабленно качаю головой и улыбаюсь пьяной улыбкой.
Но я не рекомендую повторять сей эксперимент ни для каких целей, помимо медицинских, — причем только в самом крайнем случае.
А теперь я хочу сделать настоящее признание.
В первый и последний раз за все годы врачебной практики я лечил пациента не в полную меру своих возможностей.
Я говорю, разумеется, о бедном мистере Магнусе Мэнсоне.
Мой первоначальный диагноз касательно двух пулевых ранений являлся ложью. Да, действительно, пули были малого калибра, но, надо полагать, крохотный пистолет был заряжен значительным количеством пороха, ибо обе пули, как мне стало понятно в ходе первого же осмотра, пробили слабоумному великану кожу, слой мышечной ткани и стенку брюшной полости.
После первого же осмотра я знал, что пули находятся либо в желудке, либо в селезенке, либо в печени, либо в другом жизненно важном органе мистера Мэнсона и что его жизнь зависит от тщательного обследования и срочной операции по удалению пуль.
Я солгал.
Если ад существует — во что я больше не верю, ибо эта Земля с некоторыми обитающими на ней людьми сама по себе является адом, достаточно страшным для любой Вселенной, — я буду заслуженно низвергнут в самый нижний круг оного.
