— Но нам придется отозвать всех людей обратно на корабль, сэр, — сказал Эдвард Кауч, помощник капитана. — Пока столько народа бегает по льду, паля по каждому сераку и при каждом порыве ветра, ни один уважающий себя медведь не подойдет к кораблю ближе чем на пять миль, сэр. Сэр Джон кивнул.
– Но что привлечет нашего медведя на это отлично простреливаемое открытое пространство, джентльмены? Вы подумали о приманке?
– Так точно, сэр, — ответил сержант Брайант, теперь улыбаясь. — Этих убийц всегда привлекает свежее мясо.
– У нас нет свежего мяса, — сказал сэр Джон. — Даже кольчатой нерпы.
– Верно, сэр, — согласился сержант морской пехоты. — Но у нас есть медвежонок. Как только мы соорудим и установим маскировочную палатку, мы зарежем звереныша, выпустив из него побольше крови, сэр, и оставим тушку на льду ярдах в двадцати пяти от нашей огневой позиции.
– Так вы полагаете, этот зверь пожирает себе подобных? — спросил сэр Джон.
– О да, сэр, — сказал сержант Тозер, чье лицо слегка покраснело под фиолетовым родимым пятном. — Мы думаем, этот зверь сожрет все, что истекает кровью или пахнет мясом. А когда он примется за дело, мы откроем по нему бешеную пальбу, сэр, а потом получим по десять соверенов на каждого, потом перезимуем, потом пройдем по Северо-Западному проходу и с триумфом вернемся домой.
Сэр Джон рассудительно кивнул.
— Так и сделайте, — сказал он.
В пятницу одиннадцатого июня, во второй половине дня, сэр Джон с лейтенантом Левеконтом вышел на лед взглянуть на маскировочную палатку.
Двоим офицерам пришлось признать, что даже с расстояния тридцати футов палатка практически невидима, встроенная в низкую ледяную гряду поблизости от места, где сэр Джон произносил надгробное слово. Белая парусина почти полностью сливалась со снегом, а в прорези амбразуры через неравные промежутки висели лоскуты, разбивающие сплошную горизонтальную линию. Парусник и оружейник натянули парусину на железные прутья каркаса так ловко, что даже на крепчающем ветру, сейчас гнавшем поземку по открытому льду, материя нисколько не хлопала.
Левеконт провел сэра Джона по обледенелой узкой тропе за торосной грядой, держась вне сектора обстрела, а потом через низкий ледяной вал, к входному отверстию в задней стенке палатки. Там находился сержант Брайант с морскими пехотинцами с «Эребуса» — капралом Пирсоном и рядовыми Хили, Ридом, Хопкрафтом и Пилкингтоном; при появлении начальника экспедиции мужчины начали вставать.
— О нет, нет, джентльмены, сидите, — прошептал сэр Джон. Скамья из длинных досок, положенных на железные скобы, вделанные в железные стойки в одном и другом конце длинной узкой палатки, имела значительную высоту, позволявшую морским пехотинцам вести прицельный огонь сидя, когда они не стояли у амбразуры. Под ногами у них был дощатый настил. Заряженные мушкеты стояли перед ними. В тесной палатке пахло свежим деревом, мокрой шерстью и ружейным маслом.
— Давно вы ждете? — прошептал сэр Джон.
— Пять часов без малого, — шепотом ответил сержант Брайант.
— Вы, наверное, замерзли.
— Нисколько, сэр, — приглушенным голосом сказал Брайант. — Ширина палатки позволяет нам прохаживаться взад-вперед время от времени. Морские пехотинцы с «Террора» под командованием сержанта Тозера сменят нас, когда пробьют две склянки.
— Вы видели что-нибудь?
— Пока нет, сэр, — ответил Брайант. Сержант и двое офицеров подались к амбразуре, и лица им обдало холодным воздухом.
Сэр Джон видел тушку медвежонка, кричаще-красную на фоне льда. С него содрали шкуру, не тронув только маленькую белую голову, спустили кровь в ведра и разлили повсюду вокруг тушки. Ветер гнал поземку по открытому ледяному полю, и вид красной крови на фоне белого, серого и бледно-голубого действовал на нервы.
– Нам еще предстоит проверить, пожирает ли наш враг себе подобных, — прошептал сэр Джон.
– Так точно, сэр, — сказал сержант Брайант. — Не желает ли сэр Джон присесть к нам на скамью, сэр? Здесь вполне достаточно места.
Места было не вполне достаточно, особенно когда широкий зад сэра Джона добавился к крепким мускулистым седалищам, уже размещенным одна к другой на досках. Но когда морские пехотинцы поспешно потеснились, скамьи как раз хватило на семерых мужчин, сидящих вплотную друг к другу (лейтенант Левеконт остался стоять). Сэр Джон обнаружил, что лед отсюда просматривается довольно хорошо.
В этот момент капитан сэр Джон Франклин был счастлив настолько, насколько вообще мог быть в мужской компании. Сэру Джону потребовались многие годы, чтобы осознать, что он чувствует себя гораздо свободнее и непринужденнее в обществе женщин — в том числе утонченных и возбужденных, как его первая жена Элеонора, и сильных и неукротимых, как его нынешняя жена Джейн, — чем в обществе мужчин. Но в течение нескольких дней, прошедших с последнего воскресного богослужения, офицеры и матросы улыбались ему, приветливо кивали и бросали на него одобрительные взгляды чаще, чем когда-либо за пятнадцать лет его службы во флоте.
Да, действительно, обещание заплатить по десять золотых соверенов каждому — не говоря уже об удвоении аванса, равного пятимесячному жалованью матроса, — было дано в неожиданном приливе добрых чувств, под влиянием момента. Но сэр Джон располагал значительными финансовыми средствами, а если с ними что случится за три с лишним года его отсутствия, он не сомневался, что сможет воспользоваться личным состоянием леди Джейн для покрытия этого нового долга чести.
В общем и целом, рассудил сэр Джон, предложение денежного вознаграждения — и даже неожиданное разрешение употреблять грог на борту его корабля, где спиртное всегда находилось под строгим запретом, — было поистине блистательным ходом. Как и все остальные, сэр Джон был глубоко удручен внезапной смертью Грэма Гора, одного из самых многообещающих молодых офицеров во флоте. Скверные новости об отсутствии пригодных для навигации проходов во льдах и ужасная неизбежность еще одной зимовки здесь повергли всех в тяжелое уныние, но, пообещав по десять золотых соверенов каждому и устроив единственный праздничный день на двух кораблях, он временно решил эту проблему.
Разумеется, имелась и другая проблема, о которой ему сообщили четыре медика только на прошлой неделе: среди консервированных продуктов все чаще и чаще находили испорченные (вероятно, дело было в плохо запаянных банках), — но сэр Джон решил пока не думать об этом.
Ветер гнал по широкому ледяному полю поземку, временами скрывавшую от взора крохотную тушку в луже свертывающейся, замерзающей крови на голубом льду. Никакого движения среди окрестных торосных гряд и ледяных башен не наблюдалось. Мужчины справа от сэра Джона хранили полное спокойствие, один жевал табак, остальные сидели, положив руки в рукавицах на стволы своих мушкетов. Сэр Джон знал, что они сбросят рукавицы в мгновение ока, стоит только их левиафану появиться на льду.
Сэр Джон улыбнулся, осознав, что запоминает эту сцену, этот момент, как интересный эпизод, который впоследствии расскажет Джейн, дочери Элеоноре и любимой племяннице Софии. В последние дни он часто поступал таким образом: рассматривал тяготы зимовки во льдах как ряд занимательных эпизодов и даже облекал оные в слова — не в избыточное количество слов, а ровно в такое, какое необходимо, чтобы завладеть восторженным вниманием слушателей, — для будущего использования в кругу своих милых дам и во время обедов в гостях. Этот день — дурацкая маскировочная палатка с амбразурой, набившиеся в нее мужчины, хорошее настроение, запах ружейного масла, шерсти и табака, даже низкие серые облака, снежная поземка и легкое напряжение в ожидании добычи — сослужит ему добрую службу в грядущие годы.
