– Самоубийство не по мне.
– А-а-а. На случай жизни после смерти. Понятно. То есть ты рассчитывал, что в борьбе со стихиями мать-природа сделает за тебя всю работу и ты с чистой совестью отправишься в небытие?
– Да, такая мысль, наверное, была.
– Но, к несчастью, ты Кремень Стэнтон. Тот, кого ничто не может убить. На камнях вдосталь съедобного лишайника. Подо льдом шныряет лосось, которого можно проткнуть острогой. Полно сучьев и вереска, чтобы построить шалаш. В колледже все смотрели твои ролики, Хью. Мы ужасно гордились тобой. Студенты вечно о тебе расспрашивают. Я рассказываю, как на лекциях ты голыми руками ловил крыс и жрал их живьем.
– Я поймал одну крысу. И уж конечно не съел. Иначе, наверное, подох бы.
– Ты обрастаешь легендами, ничего не попишешь. Кремень наперекор Крутизне. Великолепное шоу. Я скачала все выпуски. Даже внесла деньги. На благотворительность.
Стэнтон поморщился. «Кремень наперекор Крутизне» – неплохое название. Уж лучше всякой фигни типа «Человек против дикой природы». Опыт подсказывал, что человек никогда не противостоит дикой природе, поскольку той безразлично, жив он или мертв. Вступая в схватку с природой, человек всего лишь проверяет себя. Вот почему Стэнтон так озаглавил свои любительские видеоролики. Но он сделал глупость, использовав свое старое армейское прозвище. Одно дело, когда товарищи считают тебя безбашенным сукиным сыном и величают Кремнем, но под той же кличкой светиться в сети – это уже выпендреж.
– Просто чтобы выразить сочувствие и все такое, – чуть мягче сказала Маккласки. – По поводу несчастья. Хотела послать… письменные соболезнования. Ужасный случай.
Она помешивала чай, вид у нее был чрезвычайно удрученный.
– Случай? Я не считаю это случайностью, – ответил Стэнтон. – Это было убийство.
Маккласки оторвала взгляд от чашки:
– Вот как? Серьезно?
– А как еще это назвать? Женщину с двумя детьми насмерть сбивают на «зебре». И скрываются.
– Ну да, в таком ракурсе…
– Для меня это убийство. Будь моя воля, я бы вынес им смертный приговор и сам привел его в исполнение.
– А я бы стала твоим подручным, – сказала Маккласки. – Но их так и не нашли? Все четверо сгинули?
– Да. Канули в каком-нибудь наркопритоне.
Стэнтон протянул свою кружку. Маккласки плеснула ему бренди.
– Значит, ты взял и отсек свою прежнюю жизнь? – спросила она.
– Наверное, да.
– А что друзья?
– Их было немного. На моей работе без них проще.
– А родственники?
В глазах Стэнтона промелькнуло подозрение:
– Зачем вам это?
– Просто поддерживаю беседу, Хью.
– Не похоже. По-моему, вы что-то выведываете.
– В таком случае ты мог бы учтиво мне ответить, – жестко сказала Маккласки.
Поразительно, как в мгновение ока она перехватила инициативу. Стэнтону доводилось ходить на медведя, но он не мог совладать с Маккласки. Да уж, без умения строить беседу не станешь первым профессором-женщиной в Тринити-колледже.
– Я знаю, что матушка твоя скончалась, – продолжила Сэлли. – Курево, что ли?
– Да, рак легких.
– Удачно. Если уж загнуться, так от того, что доставляет удовольствие. Ты, конечно, единственный ребенок. А где отец?
– Не знаю. Мне все равно. Я никогда его не видел. Послушайте, профессор, к чему эти…
– А женины родичи? – Маккласки не давала себя сбить. – Ведь теперь они и твоя семья. Общее горе и все такое.
Стэнтон пожал плечами – мол, с вами не сладишь.
– Вы никогда не отличались тактичностью, верно? Ну хорошо. Раз вы настаиваете. Нет, я не общаюсь с родителями Кэсси. Они приверженцы нью-эйджа, по сути, хиппи. Так и не примирились с тем, что их дочь вышла за военного, тем более спецназовца, который для них всего лишь террорист в форме. Моя сетевая затея их вообще взбесила – они считали, что я подзуживаю хулиганье убивать редких животных. Я никогда им не нравился, со смертью Кэсси ничего не изменилось. Мы не виделись с похорон.
– Превосходно.
– Что – превосходно? К чему все это, профессор?
– Всему свое время, Хью, – сказала Маккласки. – Погода скверная, у нас впереди целый день. Где ты вообще обитаешь? Дома тебя не было, но ты не мог провести три месяца на Лох-Мари. Даже ты не пережил бы морозов, какие ударили в прошлом ноябре.
– Туда-сюда мотаюсь, – ответил Стэнтон. – Гостиницы, общаги. Только чтоб поспать. В дороге легче скоротать время.
– Скоротать до чего?
– До смерти, надо думать.
– Выходит, ты просто сдаешь позиции?
– Какие позиции? Мир-бардак мне не интересен. И я сам себе тоже.
– А что сказала бы Кэсси?
– Кэсси ничего не скажет. Она умерла.
– Но ты же солдат, Хью. Даже если тебя вышибли. Хорошие солдаты не сдаются.
Стэнтон усмехнулся. Нынче такие сентенции услышишь не часто. Даже в армии старомодные понятия храбрости и чести вызывали большое подозрение. Как недостаточно «емкие».
В дверь постучали. Прибыл завтрак.
– Все путем, Сэлли, – сказал рассыльный, когда профессор расписалась в квитанции. – Отдыхайте, Сэл.
Стэнтон никогда не слышал, чтобы кто-нибудь называл Маккласки по имени, да еще в уменьшительной форме.
– Ну да, я Сэл. – Профессор закрыла дверь за рассыльным. – Новая культурная уравниловка не делает исключений. Самое смешное, что сколько бы люди ни называли друг друга по имени, все равно богатые богатеют, бедные нищают и всем на всех наплевать. Разве жизнь не прекрасна?
– Послушайте, профессор. – Стэнтон принял тарелку с жареной едой. – Может, все-таки объясните, зачем вы меня позвали?
– Я попробую, Хью, но сейчас ты сам поймешь, что это совсем не просто.
– Попытайтесь.
Маккласки принялась уплетать яичницу с беконом, которую, к отвращению Стэнтона, полила медом.
– Я знала, что с этим будет нелегко, – с набитым ртом проговорила она. – Давай начнем вот с чего. Если бы ты мог изменить один исторический факт… Если б появилась возможность перенестись в прошлое и в определенном месте, в определенное время что-то одно изменить, куда бы ты отправился? Что бы ты сделал?
– Профессор, вы прекрасно знаете, что я…
– Хью, я о другом. Ты не можешь вернуться в Кэмден и удержать жену и детей на тротуаре. Я хочу услышать не субъективный, а объективный ответ. Речь не о тебе и твоей личной трагедии. Я говорю о всех нас и глобальной трагедии. О человечестве.
