Универмаг, полный жизни монумент, символ берлинского экономического чуда, сильно изменился, с тех пор как Стэнтон его покинул, на ходу разбрасывая поддельные социалистические листовки. Теперь он был тих и печален. Огромную статую в центре атриума задрапировали черным, словно в знак раскаяния в невольном соучастии универмага в национальной трагедии. На месте цветных шелковых полотнищ и люстр висели траурные стяги. Весь персонал носил черные нарукавные повязки. Но никакая внешняя скорбь не могла поднять обороты «Вертхайма». Он стал призраком, навеки себя запятнавшим воспоминанием о худшем дне империи. Огромные скидки и рекламные акции не привлекали даже заядлых завсегдатаев распродаж. В магазине, который прежде за час обслуживал тысячи клиентов, теперь слонялось с полдюжины покупателей.
Три продавца тотчас подбежали к Стэнтону.
– Мне нужны женская ночная сорочка и чепец, – сказал он. – Сорочка просторная и удобная: жена моя инвалид. Еще повседневное платье и белье.
Маленькая свита из чрезвычайно угодливых продавщиц препроводила его в отдел женской одежды на втором этаже. Очевидный вопрос не заставил себя ждать:
– Какой размер носит мадам?
Стэнтон припомнил следы башмаков в подвале… наверное, английский шестой размер. Он оглядел строй продавщиц и выбрал подходящую:
– У нее примерно ваш размер, фройляйн.
Сделав покупки, Стэнтон вернулся в отель; платье повесил в шкаф второй спальни, белье положил в комод. Медицинский халат, маску, ночную сорочку и чепец упаковал в рюкзак, шприцы со снотворным и пистолет спрятал в карманы.
Потом спустился в холл и подошел к портье.
– Я рассчитываю нынче забрать сестру из больницы, – отчеканил Стэнтон. – Весьма обяжете, если приготовите нам кресло-каталку.
На прокатной машине он поехал в больницу Берлинер-Бух, где когда-то Бернадетт несла вахту возле его бесчувственного, отравленного хворью тела, и припарковался на стоянке, предназначенной для старшего медперсонала и карет «скорой помощи». Эвакуаторы были напастью будущего. Он бы охотно заплатил штраф.
Поднявшись по величественной каменной лестнице, через украшенный колоннами вход Стэнтон вошел в больницу. Там он заскочил в первый попавшийся туалет и надел халат. Беспрепятственно разгуливая по коридорам, отыскал вахтера, у которого справился о местонахождении пациентки под приглядом полиции. Мол, любопытно взглянуть, она, говорят, типа ярмарочного урода.
Вахтер был рад услужить и указал маршрут, обещав, что герр доктор не разочаруется.
Стэнтон поднялся на нужный этаж, по дороге прихватив кресло-каталку. Поставил ее возле лифта, отыскал указанную вахтером палату и решительно направился к двум полицейским в форме, стоявшим у дверей.
– Я должен проверить дилатацию зрачков больной на предмет соредии, – с ходу сочинил он. – Это секундное дело. Прошу вас вместе со мной проследовать в палату и наблюдать за осмотром вверенной вам пациентки.
Полицейские замялись, но Стэнтон не дал им и рта раскрыть:
– Если вы допустите меня к вашей подопечной безнадзорно, я буду вынужден доложить об этом вашему начальству. Полиция передала эту женщину в ведение нашей больницы, и я не позволю превращать меня в нарушителя ваших же правил безопасности.
Лапша сработала. Характерная немецкая склонность подчиняться приказам вновь сослужила добрую службу. Часовые исполнительно проследовали в палату, где Стэнтон тотчас их обезвредил: одного крюком левой в висок, другого апперкотом правой в подбородок. Рухнувшим стражам он ввел то же снотворное, которое неделей раньше пришлось вколоть Бернадетт.
Взглянув на неподвижную фигуру на кровати, Стэнтон внезапно проникся грандиозностью момента: путешественники во времени, прибывшие из разных измерений, встретились в третьей версии вселенной.
Как и ожидалось, женщина была без сознания. Рука под толстым слоем бинтов сильно распухла. Без лекарств двадцать первого века начавшееся заражение крови сулило верную медленную смерть.
Стэнтон сдернул одеяло, достал из кармана многофункциональный нож, срезал завязки и стянул больничную рубаху.
И чуть не отвел взгляд. Еще никогда ему не доводилось видеть столь обезображенное тело. Стэнтон повидал пулевые шрамы, у самого была парочка. Видел рубцы, оставленные кнутом и ножом, неправильно сросшиеся кости, раздробленные дубинками. Но он никогда не видел все это на одном теле.
Ошеломляли и татуировки – мешанина скверно выполненных наивных картинок в стиле наколок русских уголовников. Каракули перемежались какими-то цифрами. Столбик таких цифр под правой грудью смахивал на медицинские данные. Внизу живота виднелись грубые шрамы кесаревых сечений.
Стэнтон достал из рюкзака сорочку и нагнулся над женщиной, собираясь ее приподнять и через голову натянуть рубашку.
И тут вдруг ее левая рука мертвой хваткой вцепилась ему в горло. Стэнтон распознал боевой удушающий прием и удержался от инстинктивного позыва высвободиться. В бессмысленном перетягивании каната все преимущества были бы на стороне женщины. Она уже сомкнула хватку, через несколько секунд все будет кончено.
Глаза ее открылись.
Да, она была без сознания, полыхала жаром, но от чужого прикосновения сработал первобытный инстинкт выживания, который выдернул ее из беспамятства и наделил сумасшедшей силой.
– Никто мною не попользуется, – по-английски прорычала она.
Боль раздирала горло, хрустели гортанные хрящи, посылавшие прощальный привет трахее. Стэнтон впервые угодил в этакую переделку. Невероятно. Ведь женщина при смерти.
Выбора не осталось. Стэнтон выпустил ее плечи и ребрами ладоней нанес сдвоенный рубящий удар по шее.
Хватка не ослабла. Ничуть.
Конечно, он чуть смягчил смертельный удар, потому что не собирался ее убивать. А вот она, похоже, его прикончит.
Стэнтон снова ударил. Потом еще раз. Ее шея была подобна стальному тросу. Казалось, Стэнтон затеял спарринг с фонарным столбом.
В глазах поплыло. Сейчас он вырубится. Нелепо. Невозможно. Десять секунд назад он собирался забрать беспомощную женщину с больничной койки, а теперь эта женщина почти задушила его.
Стэнтон вспомнил о ноже, которым обрезал завязки ее рубахи. Нож остался на тумбочке. Стэнтон пошарил и нащупал его. Ножницы так и торчали. Он размахнулся и всадил их в руку, державшую его за горло.
Удар дал крохотную передышку. Женщина не выпустила горло Стэнтона, но чуть разжала пальцы. И глаза ее чуть расширились. Вряд ли она была в полном сознании, но боль приблизила ее к яви.
Стэнтон еще раз воткнул ножницы.
Глаза женщины полыхнули болью. И закрылись.
Она вновь соскользнула в беспамятство.
Пальцы медленно разжались.
Баюкать истерзанное горло или удивляться беспощадной свирепости атаки было некогда. Однако женщина чуть не угробила Стэнтона. Распростертая на больничной койке, немощная, считай, однорукая. Бог с ними, с татуировками, но, похоже, новые Хроносы знали, что делают, выбрав ее.
