В этих сочинениях Хансен в последний раз в жизни сказал правду о чем-то важном.
Еще в ранней молодости Джеймс Б. Хансен познал глубокую истину, а именно то, что едва ли не все эксперты, специалисты и профессионалы – абсолютное дерьмо. Самой главной составляющей их так называемых профессий являлся язык, жаргон, специализированный лепет. Учитывая это, а также обладая умением быстро и внимательно читать все, относящееся к делу, и облачась в соответствующее одеяние, любой достаточно умный человек мог без всякого труда прикинуться кем угодно. На протяжении тридцати двух лет успешного освобождения от правды и раз навсегда предопределенной личности Хансен никогда еще не исполнял роли пилота авиалинии или нейрохирурга, но подозревал, что вполне мог бы попробовать и эти занятия.
За эти годы он успел побывать преподавателем английского языка, ведущим редактором крупного издательства, заведующим складом тяжелого строительного оборудования. Он преуспел как гонщик, участвуя в ралли национального уровня на серийных автомобилях, как психиатр на Парк-авеню,
[18]
как профессор психологии, как герпетолог и специалист по добыче змеиного яда, как специалист по магниторезонансной медицинской диагностике, как компьютерный дизайнер, получил приз лучшего риэлтора, побывал политическим консультантом, авиадиспетчером, пожарником и испробовал еще с полдюжины других специальностей. Ни одной из них он не учился специально, зная об избранной на ближайшее будущее работе лишь то, что можно было почерпнуть во время посещений библиотеки.
Джеймс Б. Хансен пришел к выводу, что миром управляют не деньги, а глупость и легковерие.
Хансену довелось жить в более чем двух дюжинах крупных американских городов и провести два года во Франции. Европа ему не нравилась. Взрослые там были слишком высокомерными, а маленькие девочки – чересчур практичными. Там трудно было достать пистолет. Но флики там были такими же тупыми, как копы в Америке, а еда, видит бог, куда лучше.
Его карьера серийного убийцы началась, когда ему перевалило за двадцать три года, хотя ему приходилось убивать и до того.
Отец Хансена не оставил ни страховки, ни сбережений, только долги и незаконно добытый карабин «М-1» времен корейской войны, да три обоймы патронов. На следующий день после того, как Беркстром, преподававшая английский язык в девятом классе, побежала к директору с сочинениями Хансена, в которых он описывал, как любит мучить животных, Хансен зарядил карабин, положил его в старую отцовскую сумку для гольфа вместе с клюшками и потащил все это в школу. Никаких металлодетекторов в то время не существовало. План Хансена был весьма изящным. Он намеревался убить миссис Беркстром, директора, школьного психолога – тот оказался предателем: совсем недавно он рекомендовал его в школу для одаренных детей, а теперь говорил о необходимости интенсивного лечения, – а потом всех одноклассников, которых он сумеет отыскать, прежде чем у него кончатся боеприпасы. Джеймс Б. Хансен мог положить начало той традиции, которая получила распространение после Колумбийской бойни, случившейся на тридцать пять лет позже. Но Хансен ни за что не покончил бы с собой во время или после акта. Его план состоял в том, чтобы убить как можно больше народу, в том числе его хрипящую, кашляющую, совершенно бесполезную мать, а затем, наподобие Гекльберри Финна, удрать как можно дальше.
Но благодаря двум обстоятельствам – своей гениальности, подтвержденной коэффициентом умственного развития, и тому, что первым уроком в этот день была гимнастика, а ему совершенно не хотелось впадать в состояние одержимости убийством, будучи одетым в дурацкие спортивные трусы, Хансен передумал. Во время перерыва на ленч он отнес сумку с клюшками и карабином домой и спрятал «М-1» в укромном месте в подвале. Он знал, что найдет возможность свести счеты позже, когда после этого не придется пускаться в бега и всю жизнь прятаться от полицейских, гоняющихся за тем, что он уже тогда называл своей «личиночной личностью».
И потому через два месяца после похорон его матери и продажи дома в Карни и через месяц после того, как он покинул университет, не оставив адреса для пересылки почты, Хансен глубокой ночью вернулся в свой родной город. Он дождался, пока миссис Беркстром в тусклом утреннем свете – а зимние ночи в Небраске очень долгие – вышла из своего микроавтобуса, дважды выстрелил ей в голову из «М-1» и уехал на восток, по дороге выкинув карабин в реку Платт.
Вкус к изнасилованию и убийству молоденьких девочек он почувствовал, когда ему было двадцать три года, после неудачного – не по его вине – первого брака. С тех пор Джеймс Б. Хансен был женат семь раз, хотя настоящее сексуальное удовлетворение он получал лишь с девочками-подростками. Жены были хорошим прикрытием и важной частью той личности, которую он выбирал для себя на тот или иной период, но вялые мускулы и потасканные усталые тела женщин средних лет не вызывали у Хансена никакого волнения. Он считал себя знатоком девственниц. И надругательство над девственностью было для него подобно букету и аромату излюбленного прекрасного вина.
Джеймс Б. Хансен знал, что существующее в обществе отвращение к педофилии – всего лишь очередной пример отказа людей от того, что привлекает их сильнее всего. С незапамятных времен мужчины стремились сеять свое семя в самых молодых и самых свежих девочек. Хотя сам Хансен никогда и нигде не оставлял своего семени, не забывая использовать презервативы и резиновые перчатки, особенно после того, как анализ ДНК стал простым и обыденным делом. Но там, где другие мужчины довольствовались фантазиями и мастурбацией, Джеймс Б. Хансен действовал и наслаждался.
Хансен не раз подумывал, не стоит ли добавить к своему хамелеоньему репертуару личностей еще и гомосексуализм, но все же наотрез отказался от этого. Извращенцем он не был.
Зная психопатологию своих влечений, Хансен избегал стереотипного, предсказуемого поведения. Он уже вышел за возрастные рамки обычного серийного убийцы. Он подавлял в себе желание совершать больше одного убийства в год. Он мог позволить себе летать, куда и когда угодно, очень внимательно следил за тем, чтобы распределять свои жертвы по всей стране, не давая возможности установить географическую привязку к месту, где он в то время обитал. Он не оставлял себе никаких сувениров, кроме фотографий, которые хранились в титановом ящике, спрятанном в дорогом сейфе, установленном в снабженной несокрушимой дверью оружейной комнате в подвале его дома.
Туда не разрешалось входить никому, кроме него самого. Если бы полиция нашла его ящик с сувенирами, то тайна его нынешней личности оказалась бы загубленной навсегда. Если бы его нынешняя жена или ее сын каким-то образом вошли бы в комнату, отперли сейф, нашли там ящик и сумели бы его вскрыть… все равно, эти люди не представляли для него никакой ценности.
Но этого не должно случиться.
Хансену уже было известно, что Джон Веллингтон Фрирс, скрипач из афро-американцев, с которым ему пришлось иметь дело в Чикаго два десятка лет назад, отец «номера девять», находился в Буффало. Он знал также, что Фрирс решил, что увидел в аэропорту именно его. В первый момент это поразило и встревожило Хансена, так как после Чикаго он подвергся пяти пластическим операциям и, пожалуй, даже сам не смог бы узнать собственную фотографию тех времен. Но он знал также и то, что ни один человек в полицейском управлении ни на цент не поверил болтовне и трепыханиям Фрирса. С официальной точки зрения Джеймс Б. Хансен был столь же мертв, как и маленькая Кристал Фрирс, и доказательством этому служили хранившиеся в архиве чикагской полиции зубные карты и фотографии обугленного трупа с частично уцелевшей татуировкой морского пехотинца, которую Джеймс Б. Хансен время от времени демонстрировал другим. И у него даже мысли не возникало, что кто-то способен найти физическое сходство между нынешним воплощением Джеймса Б. Хансена и тем, что он представлял собой в давно минувшую чикагскую эпоху.
