– Ладно, Гвоздь, Вантуз, оставьте его в покое! – сказал похожий на зародыша мужчина. – Парень свой.
Мешковатый Вантуз и худой и длинный, как жердь, Гвоздь, словно цепные псы, получившие команду «фу-нельзя», что-то глухо ворча, разбрелись по своим местам. Гвоздь снова сел за стол, а Вантуз полез на второй ярус.
– Бери, парень, матрас, – сказал похожий на зародыша мужик и встал с кровати.
Я взял один матрас и разложил его на втором ярусе ближней слева кровати. Когда расположился, знакомство продолжилось. Зародыша звали Прохором, он был смотрящим камеры, потому и занимал коронное место. Он находился под следствием по делу ограбления инкассаторов. И срок ему светил солидный. Второй ярус над ним занимал Гвоздь, и он и Вантуз были шестерками – один сидел за кражу, второй за разбой. Под Вантузом на кровати расположился Володя – коренастый мужчина угрюмого вида. Ему шили статью за организацию преступной группировки. На ближней нижней кровати справа располагался деревенского вида мужик Сергей, севший за аварию, в которой погиб человек. Он был не из блатных, так же как и шестой обитатель камеры, занимавший шконку на первом ярусе подо мною, Антон – рыжий парень лет двадцати восьми, попавший сюда за махинации с оборотом лекарственных средств.
Выслушав мою историю о том, как я угодил за решетку, Прохор покачал головой, выражая таким образом сочувствие, и проговорил:
– Да, парень, влип ты здорово. Дай бог, чтобы следак порядочный попался, отмазал тебя от этого дела. А так залететь можешь на долгий срок.
Оптимизма слова смотрящего мне не прибавили, я и так чувствовал себя удрученным, а потому залез на кровать и принялся соображать, как же мне выпутаться из этой дурацкой истории. Чувствовал я себя усталым, разбитым – сказывалось напряжение, пережитое мною за сегодняшний день: арест, допрос, поездка в суд и, наконец, водворение в камеру. Незаметно для себя я уснул.
На следующий день утром дверь открылась, в комнату вошел попкарь (оказывается, так зэки называют надзирателя) и объявил:
– Гладышев, на выход.
Меня отвели в крохотную комнатку для свиданий. Здесь стояли стол, две скамьи, на окне, понятно, решетка. В помещении находились двое: интеллигентного вида мужчина средних лет, в очках, с румяными щеками, курносый, с редкими волосами, одетый в костюм, светлую рубашку с галстуком и обутый в начищенные до зеркального блеска туфли. Второй был худой, высокий, рыжеватый, одетый в полицейскую форму с погонами майора, мужчина примерно одних лет со мной. У него были круглые удивленные глаза, вздернутый приплюснутый нос, большие оттопыренные уши, сильно выступающие вперед надбровные дуги, а также сильно выступающие верхняя и нижняя челюсти. Всем своим обликом он напоминал большую рыжую обезьяну, смеха ради одетую в полицейскую форму. Хотя, если честно признаться, она ему очень шла. Увидев майора, я ужасно обрадовался. Это был мой давний хороший знакомый майор Самохвалов. Когда-то я помог ему, это я могу сказать без ложной скромности, в раскрытии преступления. Потом майор помогал мне кое в каких расследуемых мною делах. Так что сотрудничество оказалось взаимовыгодным. Я майору обрадовался, а вот он мне, похоже, нет.
– Здравствуй, Игорь, – проговорил он хмуро и протянул мне ладонь для рукопожатия. Я пожал его руку. – Знакомься, – он указал на мужчину в костюме. – Адвокат Семенцов Василий Петрович.
– Очень приятно, – проговорил я и в знак приветствия кивнул ему. Руку протягивать не стал, мало ли, вдруг не положено адвокатам с задержанными за руку здороваться. А раз рыжий майор протянул мне руку для пожатия, то с ним можно.
– В общем, ты опять, я вижу, вляпался в неприятную историю, Гладышев, – укоризненно проговорил Самохвалов.
Он не садился за стол, так же как и адвокат. Стоял и я. По всей вероятности, задерживаться для долгих разговоров майор и адвокат не собирались, и это хороший знак, возможно, они заберут меня отсюда.
– Похоже, – признал я за собой вину.
– В общем, твой завуч Колесников достал меня, – хмыкнул майор. – Вчера весь день названивал, сегодня с утра звонил. Вот пришлось мне брать с собою адвоката и ехать в СИЗО. Короче, Гладышев, – официальным тоном заявил майор, – нам удалось меру пресечения – заключение в следственном изоляторе – изменить на подписку о невыезде.
От счастья я готов был подпрыгнуть до потолка.
– Ну, Леня! Ну, спасибо тебе! – Я схватил за руку Самохвалова и с чувством потряс ее, выражая, таким образом, благодарность.
– Ладно, ладно, успокойся, – добродушно произнес майор. – Но ты должен пообещать мне, что в дело об убийстве Арсеньевой лезть больше не будешь.
– Леня, ну, ты же знаешь, спасение утопающих – дело рук самих утопающих, – взмолился я. – Если я не попытаюсь раскрыть это дело, убийство свалят на меня, как пить дать.
Майор пару секунд стоял в задумчивости, потом изрек:
– Ладно, черт с тобой, поступай как знаешь, все равно тебя не переубедишь. Давай расписывайся в документах и пошли отсюда, у меня времени в обрез. Еле-еле с работы вырвался, чтобы тебя отсюда вызволить. – Он неожиданно расплылся в улыбке и язвительно проговорил: – Зэк чертов, – и панибратски хлопнул меня по плечу.
Адвокат разложил на столе несколько листков бумаги, я расписался в них, затем он собрал документы и вместе с майором на какое-то время исчез. Вскоре в комнату заглянул Самохвалов и, кивнув мне, сказал:
– Пошли, Гладышев.
Я вышел на улицу. Когда живешь обычной жизнью, даже не замечаешь, до чего прекрасен мир, до чего свеж воздух, до чего яркие краски вокруг. Стоило, конечно, посидеть сутки в следственном изоляторе, чтобы почувствовать, какое это счастье – находиться на свободе, дышать чистым воздухом, восхищаться голубым небом, радоваться буйству красок наступающей весны.
Глава 13. Расторжение договора
Из следственного изолятора, распрощавшись с адвокатом Семенцовым и майором Самохваловым, я прямиком поехал на работу. Попал как раз к началу первой тренировки, которая у меня в этот день как раз начиналась в двенадцать часов. В запасе оставалось двадцать минут. Этого времени мне вполне должно было хватить для того, чтобы привести свой внешний вид в порядок. Больше всех мне обрадовался Алексей Пирогов. С моим приходом ему не нужно было проводить вместо меня тренировки.
– Ну как там в тюрьме дела идут? Все в порядке? – спросил он насмешливо и протянул мне для рукопожатия ладонь.
– Не зарекайся, – пожимая товарищу руку, ответил я. – Как говорится, кто не был, тот будет, кто был, не забудет. А когда туда попадешь, запомни зэковскую поговорку: «Не верь, не бойся, не проси!»
– Тьфу, тьфу, тьфу, – три раза сплюнул через левое плечо Алексей. – Накличешь еще беду!
– Да ладно, не дрейфь, Леха. У меня на зоне теперь кореша, в обиду никого из наших никому не дадут.
Леха усмехнулся и пошел переодеваться – на сегодня тренировки у него закончились, а я заглянул в кабинет завуча Ивана Сергеевича Колесникова. В голову почему-то лезли дурацкие мысли: «А ведь кабинет завуча полностью соответствует размерам тюремной камеры, в которой я отсидел сутки». Что же, теперь эти мысли все время будут одолевать меня, и я все время буду примерять применительно тюрьме. Я отбросил глупые мысли и постарался трезво взглянуть на вещи. И ничего здесь похожего на камеру нет. Да и размерами кабинет поменьше камеры будет. И обстановка здесь хоть и аскетическая, но не до такой степени, как в камере. Здесь стояли два стола – один письменный, другой приставной для заседаний, диван, шкафы с кубками, дипломами, всевозможной методической литературой, ну и документацией.
