Сначала Длинноствольный тоже хотел забыть об этом, раз уж этот Курц оказался столь крутым мелким ублюдком, и решил смотаться подальше, скажем, в Аризону, Индиану или Неваду. Куда-нибудь, где живет побольше настоящих индейцев. Там можно жить в своем типи с кондиционером, выращивать пейот и продавать туристам поддельные пледы под видом индейских или что-нибудь еще.
Но прошло несколько недель, а он все лежал в больнице. Врачи долго возились с теми немногими хрящиками и косточками, которые остались целыми в его колене, а потом вделали туда протез-шарнир из стали и пластика, который у Длинноствольного язык не поворачивался назвать коленом. После этого они приговорили его к четырем месяцам сущего ада под названием „физиотерапия“. Сотни раз в день, стоная и чертыхаясь от боли, Редхок думал о Джо Курце. И о том, что он с ним сделает.
В сентябре два приятеля Редхока, ребята из Арийского Братства, досрочно освободились из Аттики. Объединившись, они начали искать Курца. Но эти двое, Моисей и Фараон, были ненадежными парнями. Половину времени они торчали на героине, и теперь Длинноствольному пришлось искать Курца в одиночку. У него снова был его любимый „Магнум Редхок Длинноствольный“, калибра 0.357 дюйма и со стволом длиной 7.5 дюйма. Пистолет был и так немаленький, но Редхок сделал его еще крупнее, прицепив к нему пистолетный оптический прицел „Баррис“ с двукратным увеличением.
В таком виде пистолет не помещался даже в сделанную на заказ кобуру фирмы „Рюгер“. В свое время ни одна из его двух ныне покойных жен не могла поднять такой пистолет одной рукой, равно как и спустить курок, поскольку усилие на спусковом крючке составляло шесть с четвертью фунтов. Длинноствольный купил для пистолета небольшую спортивную сумку. В нее же он клал сотню патронов „Буффало крупнокалиберных“.
Неся в руках сумку, он пришел в „Блюз Франклин“, чтобы извиниться перед старым негром Папашей Брюсом, владельцем заведения. Он сказал, что в прошлый раз был сильно пьян, что эти ребята из Арийского Братства вовсе ему не друзья, и, между делом, спросил, не видел ли в последнее время Папаша Брюс Джо Курца. Папаша принял извинения Редхока, угостил его выпивкой и сказал, что если Джо Курц не появится здесь до одиннадцати вечера, то вряд ли появится вообще.
Длинноствольный терпеливо ждал до половины двенадцатого. За это время он выпил еще три порции. На сцене играла какая-то группа. Вероятно, джаз. Для Редхока вся музыка была одинакова. Он перебрал в голове множество планов и остановился на простейшем. Когда Курц войдет, он просто достанет из сумки свой „Магнум“, сделает в Курце дырку такого размера, что в нее могла бы пролезть младшая внучка Папаши Брюса, а потом вскочит в свой „Додж Пауэр Вэгон“ и поедет прямиком в Аризону или куда-нибудь еще. Может, по дороге заедет в Огайо, чтобы навестить Тэми, свою племянницу.
Без четверти двенадцать Длинноствольный решил, что Курц все-таки не придет сегодня. Когда он выходил из „Блюз Франклин“, его терзало смутное подозрение, что его подставили. Ничто не могло помешать Папаше Брюсу позвонить Курцу. Может, Курц платит этому черномазому за то, чтобы тот был настороже.
Улица Франклина была покрыта мраком. Все заведения, кроме блюзового клуба и кафе в трех дверях от него, уже закрылись. Редхок вынул пистолет из сумки и прижал к бедру стволом вниз, чтобы взвести массивный курок. Он крался, прячась в тени и следя за окружающим пространством периферийным зрением. Так его учили на службе в армии, пока не выгнали.
На улице никого. В сквере тоже. На расстоянии в полквартала от его старенького „Доджа“ стояла одинокая машина „Линкольн“ какого-то темного цвета. Он посмотрел на свою машину, странно выглядящую на этих несоразмерных колесах и стоящую чуть ли не поперек улицы. Не забыл ли он закрыть дверь, когда уходил?
Длинноствольный вытащил из сумки фонарь и перекинул ее на левое плечо. Потом он быстро пошел вперед, светя перед собой фонарем и приподняв пистолет.
Обе двери закрыты. В кабине, находившейся высоко над асфальтом, никого нет. Редхок поставил сумку на землю и выудил из нее ключи. Открыв дверь с водительской стороны, он снова на всякий случай посветил внутрь фонарем, обернулся, чтобы убедиться в том, что из „Линкольна“ никто не выходит, посмотрел в оба конца улицы и прыгнул в кабину. Усевшись, он бросил сумку на правое сиденье и положил на нее свой огромный пистолет.
Его шея почувствовала движение воздуха за секунду до того, как в затылок Редкоха уперлось дуло. Какой-то сукин сын вынул заднее стекло и залез в грузовой отсек, подумал Редхок.
– Держи руки на руле, Длинноствольный, и не оборачивайся, – прошептал Джо Курц.
– Джо, я хотел поговорить с тобой… – начал было индеец.
– Заткнись.
Ствол револьвера глубоко ушел в дряблые мускулы на шее Редхока. Курц протянул вперед свободную руку, схватил „Рюгер“ и бросил его в кузов.
– Джо, пойми…
– Я понимаю только то, что следующее твое слово будет последним в твоей жизни, – прошипел Курц ему прямо в ухо. – За каждое слово сверх лимита – дополнительная пуля.
Длинноствольный предпочел замолчать. Его левая нога задрожала. У меня нож на поясе под жилетом, вдруг вспомнил он. Курц еще захочет с ним поговорить. Попугать его. А потом я выпотрошу его, как рыбу. Редхок чуть не улыбнулся.
– Слушай, – прошептал Курц. – Сейчас ты заведешь мотор, а потом положишь правую руку на руль, рядом с левой. Вот так, хорошо. Рули обеими руками.
– Мне нужно переключить… – начал было Длинноствольный и тут же дернулся, закрыв глаза и ожидая пули в затылок. Курц настолько сильно вдавил ствол своего револьвера, что это было близко к ощущению от пули, проникающей внутрь.
– Не надо ничего переключать, – сказал Курц. – Эта штука сейчас на второй скорости, она прекрасно тронется. Держи обе руки на руле. Вот эта машина впереди тоже трогается. Езжай за ней, но не вплотную. Если ты приблизишься к ней ближе, чем на шесть метров, я вышибу твои мозги. Если разгонишь машину быстрее пятидесяти километров в час, – результат будет тот же. Кивни, если понял.
Редхок кивнул.
Стоявший впереди „Линкольн Таун Кар“ включил фары и тронулся, медленно поехав по улице Франклина.
– Поверни налево здесь, – скомандовал Курц. „Додж“ послушно ехал следом за „Линкольном“.
Может, кто-нибудь снаружи увидит, что Курц сидит сзади, приставив мне к голове пистолет, подумал Длинноствольный. Но надежда угасла так же быстро, как и возникла. Его „Пауэр Вагон“ слишком высоко сидит. На улице слишком темно. Курц накинул на себя старый кусок брезента, валявшийся в кузове.
Ехавший впереди „Линкольн“ медленно пересек улицу Мэйн и въехал в негритянское гетто. Здесь уличных фонарей было еще меньше.
– Значит, ты не хочешь оставить меня в покое, Длинноствольный? – спросил Курц.
Индеец открыл рот, но вспомнил про угрозу и промолчал.
– Теперь тебе можно говорить, – сказал Курц. – Ты что-нибудь знаешь про подземный гараж?
