Курц стоял у окна, глядя, как холодный дождь поливает Чипьюа-стрит. Вполне логично, что Гонзага дал ему на расследование убийств торговцев героином четыре дня. Если Курц не выполнит задание, у Гонзаги возникнет еще один повод убить его. Будто возможного участия Курца в убийстве его отца недостаточно. Если его убьют, Анджелина вряд ли что-нибудь выкинет. Она примет любые объяснения со стороны Тома и не станет злиться. На фоне таких грандиозных событий, как передел сфер влияния, жизнь какого-то Джо Курца покажется просто мелочью. Особенно если учесть, что движущей силой этих событий являются честолюбие и жажда мести. Альфа и омега спектра эмоций, присущих Анджелине Фарино Феррера.
Курц вымученно улыбнулся. У него нет особого выбора. По крайней мере, удалось нейтрализовать этого вольного стрелка, Длинноствольного Редхока. И записать их разговор по мобильному, когда они договаривались о деталях этого убийства. Безусловно, эта запись ставит под удар и самого Джо Курца, причем его вина, с точки зрения закона, серьезнее, чем у женщины-дона. Да и, по правде говоря, они вели разговор столь осмотрительно, что можно считать эту запись абсолютно никчемной.
Итак, все вернулось обратно к конверту с пятью тысячами долларов задатка. Он еще пригодится Курцу. Во вторник, после Хэллоуина, когда он будет сматываться из Буффало, штат Нью-Йорк. Навсегда. Перед тем как пересечь границу штата, он купит себе другой подержанный автомобиль. Очередной раз нарушив правила, установленные для досрочно освобожденных. Курц знал не слишком много людей за пределами штата, но самым главным из них в нынешних обстоятельствах был пластический хирург, живущий в Оклахома-сити. Он помогал обрести новое лицо и документы таким людям, как Джо Курц, за наличные.
Но Курцу требовалось несколько больше наличных денег. Теоретически, если он попросит Арлин выкупить его долю в „Свадебных колоколах“ и „Первой любви“, то в течение минуты у него будет порядка пятидесяти тысяч долларов. Но он никогда этого не сделает. Арлин годами ждала возможности открыть такое дело, хотя сама идея искать людей, бывших влюбленными в пору учебы в старших классах школы, пришла Курцу, когда он сидел в Аттике.
Впрочем, он всегда может раздобыть наличные.
Курц надел бейсболку, засунул за пояс револьвер и направился к своему „Пинто“. Он вдруг захотел повидать кое-кого в Локаване.
Глава 15
Локавана была одним из всемирно известных центров сталелитейной промышленности в течение почти столетия. Руду подвозили по воде, через реку Святого Лаврентия и по Великим озерам, на баржах и по железной дороге. Обратно увозили сталь. Десятки тысяч рабочих проработали здесь всю жизнь, отдавая ее компании „Локавана стил“ в течение более пятидесяти лет. Это была неплохая жизнь. Здесь платили больше, чем на заводах „Крайслер“ или „Америкэн Стандард“ или любом другом крупном предприятии в огромном рабочем городе под названием Буффало. Медицинское и пенсионное страхование на сталелитейном заводе тоже были практически вне конкуренции.
Однако рынок сбыта американской стали начал сокращаться. Горы шлака около заводов росли, небо становилось все более серым и мерзким, дома рабочих – все более мрачными и угрюмыми. Отчисления в пенсионный фонд съедали все большую часть прибыли компании, но сама идея жить за счет стали продолжала процветать. К концу шестидесятых профсоюзы окрепли, а технологии обветшали. Финансовая сторона дела поросла мхом и перестала поспевать за современным темпом жизни. Мельницы, моловшие руду, окончательно устарели. Профсоюзы все еще продолжали добиваться выгодных соглашений, менеджеры клали себе в карман всевозможные премии, но руководство компании предпочитало выплачивать большие дивиденды, а не вкладывать деньги в обновление производства, новые технологии и развитие менеджмента. Тем временем сталелитейная индустрия Японии, Таиланда, Европы и России поднялась из послевоенного упадка. На их стороне было дешевое сырье и такая же дешевая рабочая сила, новые технологии и льготное налогообложение. Сталелитейщики Локаваны кричали, что их дурачат и демпингуют. Компании платили политикам за принятие протекционистских законов, не меняя свою стратегию по зарплате и пенсиям. И сохраняя устаревающее с каждым днем оборудование. Они варили сталь точно так же, как это делали их деды. И продавать пытались точно так же.
К семидесятым годам сталелитейная промышленность Локаваны напоминала больного, истекающего кровью на больничной каталке. К середине девяностых она стала хладным трупом, у ложа которого не стояло ни одного плакальщика, тешащего себя надеждой на пробуждение. На десяток миль вдоль берега озера Эри торчали заброшенные мельницы для руды. Сотни квадратных миль занимали гетто, возникшие на месте рабочих поселков. Десятки пустых стоянок, на которых когда-то красовались тысячи машин. Черные горы шлака протянулись на восток от самого берега Эри. Засыпать рудные мельницы оказалось дешевле, чем демонтировать. Потому что треть жителей Буффало подалась на заработки в другие места, и никто в жизни не купил бы эти участки земли с видом на озеро.
В тени огромных заброшенных мельниц ютились поселки и небольшие города. Когда-то в них жили квалифицированные рабочие, выходцы из Италии и Германии, и некоторое количество чернокожих. Теперь здесь расположились наркопритоны и абортарии, а также одноэтажные мечети. Район, где раньше жили рабочие сталелитейных заводов, заселили бедные эмигранты из Африки, Среднего Востока и Латинской Америки.
Курц хорошо знал Локавану. Здесь он расстался с девственностью, с иллюзиями относительно этого мира и впервые в жизни убил человека. Бог его упомнит, в каком именно порядке.
Главной улицей, пересекавшей Локавану с запада на восток, была Ридж Роуд. Она проходила и мимо базилики Богоматери Победоносной. Мимо приюта Отца Бейкера, кладбища Креста Господня, ботанического сада и здания городской администрации Локаваны. Она заканчивалась узким стальным мостом, построенным более столетия назад. То, что было дальше, называли „за Мостом“. К югу от моста находился лабиринт узких улочек, внезапно заканчивавшихся тупиками, стенами, кюветами и заборами, окружавшими безлюдное пространство в полтора километра шириной. Оно было покрыто железнодорожными путями. Если посмотреть на север, они приводили к хлебным мельницам, стоящим неподалеку от „Арбор Инн“, если на юг – дороги шли во все стороны.
Поднадзорный Ясеин Гоба, если верить указанному адресу, жил в южной части Локаваны, рядом с библиотекой имени Карнеги и локаванской мечетью. Его дом представлял собой мрачное покосившееся сооружение, обшитое снаружи тонкими досками, и находился в захламленном тупике. Справа и позади дома виднелся высокий забор склада металлолома, слева – ржавая ограда с колючей проволокой наверху, отделяющая улицу от территории, принадлежащей железной дороге. В сыром воздухе разносился лязг и грохот товарных составов.
Курц выехал из тупика, развернул свой „Пинто“ и проехал один квартал на восток, припарковав машину около спортивного центра „Оделл“, единственного кусочка свободного места и зеленой травы на мили вокруг. Он осмотрелся, убедившись в том, что „Пинто“ не виден ни с главной улицы Вильмут-авеню, ни от дома Ясеина Гобы. Из проезжавших мимо машин и из-за темных занавесок в окнах домов на него смотрели негритянские и арабские лица. Курц заткнул за пояс револьвер, достал из бардачка отвертку с длинным жалом, закрыл на замок дверь машины и пошел. Ему предстояло пройти два квартала, прежде чем он доберется до жилища Гобы.
