Луи нежным терпеливым голосом развивал свою мысль:
– Тебе кажется, что ты знаешь, но на самом деле ты просто не можешь знать. Кого бы не ослепила перспектива вечной жизни? – Он провел здесь уже несколько часов, отвечая на бесконечные вопросы, которыми засыпала его Роуз, и разъясняя свою точку зрения. – Вечная жизнь не лежит у нас на ладони. Нам приходится работать над поддержанием этого «бессмертия». И мы все время видим, как гибнут другие вампиры вокруг нас – потому что им не хватает внутренних сил, потому что они не в состоянии оправиться от потрясений и открытий первых лет или же потому что другие вампиры убивают их, насильственно выхватывают из жизни. Мы бессмертны лишь в том смысле, что не стареем, что не подвержены болезням – мы способны жить вечно в принципе, но большинству из нас отпущена лишь очень короткая жизнь.
Роуз кивнула.
– Ты пытаешься сказать мне, что это слишком радикальное решение и что пути назад нет. Но я не уверена, что ты понимаешь, сколь глубока моя одержимость.
Луи вздохнул. Во всем его облике чувствовалась печаль, даже в самые жизнерадостные моменты, когда он рассказывал о Лестате – его кипучей энергии и нежелании признавать поражение. Тогда он улыбался, и улыбка его напоминала луч солнца, внезапно пробившийся из-за туч. Однако все очарование его было овеяно неизменной меланхолией и грустью.
Виктор подошел к ним и, впервые за последние несколько часов, уселся между ними на стул. Слабый запах «Аква ди Джио» уже успел пропитать подушки и простыни Роуз – как и ее сны.
– Луи говорит, – сказал Виктор, – что, преодолев этот барьер, мы познаем такое, что никогда уже не сможем изменить или забыть. Ну да, мы оба одержимы этой идеей. Мы только того и хотим. А разве возможно иначе? С нашей точки зрения, тут и говорить не о чем. Но он пытается предостеречь нас: едва мы переступим черту, то станем одержимы уже совершенно иной мыслью – что мы больше не люди, не живые люди – и что исправить это уже невозможно. Мы никогда не станем снова людьми. Понимаешь? Наша нынешняя одержимость – она уйдет.
– Понимаю, – отозвалась Роуз. – Поверь мне: еще как понимаю.
Луи покачал головой и выпрямил было плечи, но потом снова расслабился, небрежно положил правую руку на стол. Он смотрел прямо перед собой, но на самом деле – глубоко себе в душу.
– Само собой, когда Лестат придет, право решать останется за ним.
– Я не очень уверен, что это правильно, – возразил Виктор. – И уж вовсе не уверен, почему не могу принять решения сам – с согласия Фарида или Сета. Ведь на самом деле я появился на свет благодаря Фариду. Не Лестату.
– И все же никто не станет принимать такого решения, кроме дяди Лестана, – промолвила Роуз. – Это как раз очевидно. Никому не хочется этого делать. И, говоря откровенно, сегодня мы наконец получили возможность высказать, что по этому поводу думаем – и я благодарна. Мы получили шанс во всеуслышание заявить, чего хотим мы, мы сами.
Виктор посмотрел на Луи.
– Вы говорите – «надо подождать». Говорите – «куда спешить». Но что, если мы умрем, пока будем ждать? Что вы скажете тогда? Пожалеете ли о том, что заставили нас ждать? Лично я никакого смысла в ожидании не вижу!
– Вы умрете в процессе преображения, – сказал Луи. – Вот что до вас никак не дойдет. Вы умрете. Вы не можете стать одними из нас, пока не умрете. Я наконец говорю это прямым текстом. Вы полагаете, что даете то, что современный мир называет «информированным согласием», но на самом деле – ничего подобного. Вы не можете дать информированного согласия. Вам неоткуда знать, что это такое – когда ты и жив и мертв одновременно.
Виктор ничего не ответил. Похоже, это все его ничуть не заботило. Слишком уж взволнован и возбужден он был тем, что они наконец здесь. Его переполняло радостное предвкушение.
Роуз отвернулась было, но потом снова посмотрела на задумчивое лицо Луи, его темно-зеленые глаза, твердо очерченные губы. Когда его сделали вампиром, ему было не больше двадцати четырех лет – и как же уничтожительно обрисовал он мир своего создателя, Лестата – дяди Лестана! Но теперь ведь это было уже не важно, правда? Совершенно не важно.
Роуз подумала обо всех остальных, кого краем глаза видела вчера вечером в бальном зале огромного особняка под названием «Врата Троицы». Она привыкла к нечеловеческому свечению Фарида – и даже могучего Сета, который, приходя ее навестить, всегда становился так, чтобы на него не падал свет ламп, и говорил с ней из тени приглушенным голосом, словно боялся напугать ее его звучностью и вибрацией. Но ничто не подготовило ее к тому, чтобы увидеть их всех – в огромном бальном зале, куда вела длинная мраморная лестница.
Фарид нервничал из-за ее появления там. Она это знала. Чувствовала. Сет – вот, кто принял решение и насчет нее, и насчет Виктора. Именно Сет сказал: «К чему постоянно держать их взаперти?»
Насколько могла судить Роуз, Сет уже все для себя решил.
Вдоль зеркальных стен бального зала стояли позолоченные столики и кресла. Сонные зеленые пальмы в кадках перемежались изысканно подобранными бронзовыми вазами с синими, розовыми и красными цветами.
В углу зала стоял огромный рояль. Группа певцов и музыкантов – скрипачей и арфистов, причем все они были вампирами, и их красота и издаваемые ими дивные звуки совершенно заворожили Роуз – создавали симфонию, наполнявшую все это огромное помещение под стеклянным куполом.
В дремотном полумраке под тремя хрустальными люстрами мелькали яркие, нечеловечески прекрасные лица. Роуз вконец потерялась в нескончаемом потоке имен всех тех, кому ее представляли – Пандора, Арджун, Грегори, Зенобия, Дэвис, Авикус, Эверар… Она не могла вспомнить их все, не могла мгновенно представить внешний облик всех ее поразительных новых знакомых. Помнила лишь, как зачарованно брела за своими провожатыми по темному лакированному паркету от столика к столику.
Потом – потрясающие, словно бы не от мира сего музыканты: высокий лысый и улыбчивый Ноткер со своими горными скрипачами, и юные отроки, и женщины с божественными сопрано, а следом Антуан – Антуан со скрипкой, похожий на воплощение Паганини, и Сибель – Сибель в длинном черном шифоновом платье, с усыпанной бриллиантами шеей, поднимающаяся из-за рояля, чтобы пожать Роуз руку.
Они словно бы сошли со страниц прочитанных ею книг, вышли из ночных ее грез – и сами они, и множество других, еще незнакомых вампиров. Роуз изо всех сил старалась запечатлеть каждый миг в своем трепещущем сердце.
Виктор был подготовлен к этой встрече куда лучше нее – человеческое дитя, взросшее среди Тех, Кто Пьет Кровь. Стоя рядом с Роуз, он без малейшего замешательства пожимал новым знакомым руки, кивал и отвечал на вопросы. Сегодня он выбрал для Роуз белое шелковое платье, а сам по такому поводу нарядился в черный бархатный пиджак и накрахмаленную рубашку. Держа Роуз под руку, он без конца улыбался ей и вообще так сиял, что видно было, до чего он гордится своей спутницей.
Роуз почти не сомневалась: вампиры старательно скрывают любопытство и удивление при виде их. Смешно – она-то сама никак не могла оправиться от потрясения, что и в самом деле видит их всех.
