Как-то раз древний вампир на склонах Фудзи заявил ему: «Это моя земля!» И угадайте, что с ним стало. Сирил рассмеялся, вспомнив эту историю.
И до того, задолго до того он смеялся над угрозами других кровопийц – жрецов ее храма, что угрожали покарать его, если он не подчинится ее воле. Он дивился трусости тех кровавых богов, что покорились ее безумным законам. И когда он приводил в храм своих отпрысков, чтобы дать им вдосталь напиться ее крови, пугливые жрецы в ужасе бежали, не в силах противостоять его напору.
В последний раз он привел ту красотку, греческую девицу по имени Эвдоксия, и велел ей испить крови Матери. Жрецы прямо из себя выходили от злости.
А сама Мать? В ту пору она была лишь статуей, полной крови. Вот вам и все россказни о ее божественности, высоком призвании, о том, что надо жертвовать собой, страдать и повиноваться.
Заглядывая в самые глубины памяти, он воскрешал тот первый раз, когда кто-то из старейших привел его к Матери, чтобы он вкусил от нее и стал кровавым богом – все это показалось ему глупостью, ложью, но – из робости – он сделал, как велено. О, какой вкусной оказалась кровь! Что за жизнь он вел до того? Тяжкий труд, голод, придирки и побои отца. Отлично, умру и воскресну сызнова. А уж тогда врежу вам в морды новыми, божественными кулаками. Он знал, что бог крови будет гораздо сильнее простых смертных. Хотите даровать мне такую силу? Что ж, я преклоню колени. Но, друзья-святоши, вы у меня еще пожалеете.
– Пей! – велело то существо у него в голое. – Давай же. Выбери жертву из всех тех, кого предлагает тебе мир.
– Не указывай мне, болван, – отозвался он, с ненавистью швыряя слова навстречу дождю, и остановился. Прохожие вокруг снова уставились на него, и тогда он прибегнул к излюбленной своей уловке, доведенной до совершенства: рухнул на колени, а потом поднялся, пошатываясь, склонив голову, и неверной походкой вошел в лавчонку в одном из узких зданий. Внутри не было никого, кроме девушки-продавца, которая бросилась к нему, готовая его поддержать, и спросила, уж не болен ли он часом.
Так просто было утащить ее в кладовку за прилавком и крепко обхватить рукой, вонзая клыки в хрупкое горлышко. Девушка задрожала и забилась в его когтях, точно птичка, крик так и не сорвался с ее губ. Кровь ее была сладкой от невинности и глубинной веры в гармонию мира – лишь чуточку приправленной ноткой тревоги и непонимания, что происходит, что значит вся эта странная ситуация, затуманивающая разум, парализующая. Как с ней вообще могло такое случиться?
Она лежала на полу у его ног.
Сирил оценивающе размышлял о качестве этой крови. Какой богатый, здоровый вкус, насыщенный экзотическими ароматами, совсем не похожий на вкус крови времен, когда он только лишь стал вампиром. О, эти полнокровные, сильные люди современности, какой пищей они привыкли наслаждаться, каким питьем! Как всегда, выпитая кровь обострила его зрение, успокоила внутреннее томление, названия которому он не знал.
Сирил выключил свет и немного подождал. Не прошло и минуты, как в лавочку зашла пара покупателей: здоровенный неуклюжий парень и бледная тощенькая девчонка-европейка.
– Сюда, – с улыбкой поманил он, вложив всю силу своего драгоценного дара в устремленный на них взгляд. – Пройдите.
Вот так он любил больше всего: зажав в каждой руке по нежному горлышку, поочередно прихлебывая из обоих, перекатывая во рту соленую горячую кровь, и снова, и опять к первой жертве, так что обе слабели так же неспешно, как он насыщался. Больше он пить не мог. Три смерти прошли сквозь него чередой изматывающих судорог. Его бросило в жар, в изнеможение. Ему казалось – теперь он может видеть сквозь стены, может сквозь них ходить. Он был сыт до отвала.
Он снял и натянул на себя рубашку парня – белую, свеженькую и чистенькую. Рабочие штаны из грубой ткани тоже пришлись впору, как и кожаный ремень. Вот ботинки, мягкие и на шнуровке, оказались чуть великоваты, но все лучше так, чем когда на тебя таращатся и приходится драться с очередной шайкой смертных. Хотя и подраться тоже не проблема.
Найденной у европейской девушки расческой он вычесал грязь и комочки земли из своих густых каштановых волос. Вытер лицо и руки ее платьем. Печально было видеть, что они все мертвы – все трое, его жертвы. Признаться, ему от такого всегда становилось грустно.
– Что за сентиментальный вздор, – заметило существо у него в голове.
– Заткнись! Да что ты знаешь! – вслух огрызнулся он.
Пройдя через ярко освещенную лавку, он снова влился в толпу народа на улице. По обе стороны от него вздымались ярко освещенные башни. Прекрасные, волшебные полосы света – синего, красного, желтого, оранжевого – взбирались все выше и выше, к самому небу. Какие красивые надписи! Сирил любил японские иероглифы – они напоминали ему письмена давно ушедших времен, когда искусные писцы любовно выводили надписи на папирусе и на стенах зданий.
Почему он свернул с великолепной широкой улицы? Зачем выбрался из толпы?
Вот она, та крохотная гостиница, которую он искал. Там-то они все и прячутся от мира – эти назойливые юнцы, безмозглый молодняк, отбросы, позор вампирьего племени.
Да-да, и теперь ты испепелишь их всех. Всех до единого. Сожги здание. Сил тебе хватит. Сила в тебе – со мной.
Но хочется ли ему самому этого?
«Делай, что я велел!» – рявкнул сердитый голос, уже словами.
– А какое мне дело до всех этих кровопийц, что тут прячутся? – вслух спросил Сирил. Разве они не такие же одинокие, потерянные, заблудшие души, как и он сам – точно так же вынужденные как-то коротать вечность? Сжечь их, испепелить? С какой радости?
– Сила, – отозвалось существо внутри. – У тебя есть сила. Посмотри на гостиницу. Мысленно накопи внутри себя жар, сфокусируй – и швырни туда.
Он уже давным-давно ничего такого даже не пробовал. Интересно, а выйдет ли? Соблазн.
И вдруг Сирил взял да и сделал это. Да-да. Ощутил жар, такой яростный, что казалось, голова вот-вот взорвется. Фасад крохотной гостиницы вздрогнул, затрещал, взорвался языками неистового пламени.
– Убей их всех, когда они побегут наружу!
В считаные секунды гостиница превратилась в огненный столб. И те, кто таился внутри, бросились наружу, прямо навстречу тому, кто их и сжигал. Было так просто, как в игре – по очереди ловить их лучом нестерпимого жара. Они и вспыхивали один за другим, как спички, мгновенно сгорали и умирали на залитой дождем мостовой.
Голова болела. Сирил, пошатываясь, отступил назад. У выхода из гостиницы, всхлипывая и протягивая руки к одному из догоравших юнцов, стояла какая-то женщина. Древняя, очень древняя. Чтобы сжечь ее, надо много-много жара. Я не хочу. Не хочу этого всего.
– Но ты должен! Давай же, избавь ее от боли и страданий…
– Да, столько страданий, столько боли…
Он со всех сил швырнул в незнакомку заряд жара. Она вскинула руки и ответила ему тем же – но лицо и руки у нее уже начали чернеть, одежда вспыхнула, ноги подкосились. Еще один заряд – и с ней было покончено. Еще пара – и от нее остались лишь дымящиеся расплавленные кости.
