– Можете не сомневаться: я перевел только то, что он сказал.
Капитан-командор удивленно взглянул на Сирко. Тот понял, что именно смутило старого моряка, и тоже ожидающе посмотрел на него.
– Я понимаю: господина полковника укачало, – вполголоса, не для перевода, пробормотал старый моряк, глядя прямо в глаза Сирко и при этом изображая на лице нечто похожее на виноватую улыбку.
– Так вот, всей армадой мы двинемся к форту, а затем – к стенам города, – развивал свою мысль Сирко. И Гяур так и не смог определить: уловил полковник смысл сказанного командором или же нет. – Сам я перейду на флагманский сторожевик испанцев и попрошу коменданта провести нас мимо вооруженной пушками лоцманской башни. Войдя в гавань, мы, пехота и кавалерия, не ожидая рассвета, высадимся на берег и начнем штурм крепости, для начала ударив по ней изо всех корабельных орудий.
– В том случае, если в крепости поймут, что на самом деле в гавань вошли вражеские корабли с солдатами на борту, – уточнил Гяур по-французски, предварительно переведя сказанное Сирко.
– То есть вы предлагаете начать штурм без обстрела? – по-своему воспринял эту подсказку Сирко. И лишь теперь Гяур понял, что полковнику просто в голову не пришло, что целая эскадра способна войти в залив тайно и, не раскрывая себя, сразу же начать высадку.
– В ночной сонной крепости могут и не догадаться, что корабли вражеские, и что на них столько войск. Или, в худшем случае, решат, что сторожевики приконвоировали суда, захваченные ими в бою.
– В столь счастливый исход, конечно, очень трудно поверить… Тем не менее будем рассчитывать и на этот шанс. В конце концов, все происходит ночью. Словом, я предлагаю идти на Дюнкерк, чтобы этой же ночью взять его штурмом.
Несколько минут все молчали, напряженно осмысливая сказанное. Пройти по узкому каналу под стволами орудий форта, войти в бухту, в которой корабли могут быть расстреляны из мощных крепостных орудий и береговой артиллерии или же просто оказаться в ловушке…
Каждый понимал, что все это риск. Огромный риск, на который они обрекали себя сами, по собственной воле. Точнее, по воле этого загадочного сумасбродного казачьего полковника, так неожиданно сумевшего вырвать победу в короткой морской схватке.
– Как я уже говорил, – первым взял слово командор, – захват испанских сторожевиков – большая удача. Даже опытному флотоводцу она улыбается всего раз в жизни. В абордажном бою казаки сражались не хуже опытнейших моряков его величества. Хотя, как нам известно, до сих пор они воевали только в степях Скифии.
– Если не считать морских походов к стенам турецких крепостей, – как можно деликатнее уточнил Сирко, поняв сказанное командором раньше, чем Гяур успел перевести, – совершаемых казаками даже не на кораблях, а всего лишь на больших лодках. Иногда – через все Черное море, вплоть до берегов Анатолии.
– На лодках? Через Черное море? – удивленно переспросил командор. – Нечто подобное набегам викингов?
– Вы правы: нечто подобное…
Командор с уважением осмотрел всех присутствующих казаков. Викинги все еще оставались для него образцом морского рыцарства.
– Впрочем, я говорю о казаках вообще, – словно бы спохватился Сирко. – Среди тех, кто идет сегодня с нами, не так уж и много воинов, участвовавших в морских боях. Тут я могу согласиться с вами, командор.
– В любом случае кардинал Мазарини будет неправ, если не объявит набор ваших воинов на службу во флот его величества, – улыбнулся командор. – И все же должен заявить, что мне приказано привести отряд кораблей в порт Кале, именно в Кале, а не под стены Дюнкерка. Идти ночью по каналу, врываться в занятую врагом гавань, под орудия испанцев – это безумие. Если вас обнаружат у стен форта…
– Даже под огнем мы немедленно начнем штурм – то ли форта, то ли крепости. Можете в этом не сомневаться.
– Я и не пробую сомневаться. Хотя бы потому, что давно отвык от зряшных сомнений. Но в то же время не допущу, чтобы после такой успешной баталии мои корабли были превращены в щепки.
– Опять вынужден напомнить вам, командор, что отрядом казаков командую я. Как напомню и то, что у меня есть приказ его светлости кардинала Мазарини и принца де Конде: взять крепость Дюнкерк. Причем им совершенно безразлично: начну я штурм ее с суши или с моря. Через двое суток или сегодня. Чем раньше, тем лучше.
47
– Но я никогда не буду принадлежать вам, граф. Вы должны понять это, – с горечью прошептала Диана, осознавая, что в этот раз схватку с мужчиной она проиграла еще задолго до того, как оказалась в его объятиях. Просто она почувствовала, что пришел день и час, когда плоть ее вновь, уже в который раз, вышла из подчинения разуму и властвует над ней всем буйством своих необузданных, до дикости откровенных страстей.
– Я знаю, знаю… – так же чувственно и зло прошептал в ответ Артур де Моле. Случилось так, что страсть пленила их обоих в «тайном зале для посвященных», и графу, который все происходящее в замке уже пытался воспринимать в свете исторического возрождения ордена, вдруг подумалось, что отныне этому залу суждено быть посвященным еще в одну тайну замка Шварценгрюнден – в тайну очередного грехопадения графини де Ляфер. – Но именно поэтому…
– Вы красавец, граф. И вам еще предстоит множество всяческих романов. Однако я никогда не буду принадлежать к числу ваших постельных дам, слышите, никогда!
– «Постельных дам»? – граф ошалело помотал головой и, упершись подбородком в грудь Дианы, повалил ее на стол.
Да, как ни странно, все это происходило здесь, в мрачном зале «для посвященных», при свете одной-единственной свечи, которую Артур уже дважды пытался погасить дуновением, да так и не сумел сделать этого, поскольку пламя вновь и вновь, с сатанинским упорством, возрождалось.
Это ее «постельных дам» граф мог бы повторить еще раз. Но только вряд ли Диана способна была понять двусмысленность такого определения. Если свидания у них и впредь будут происходить в этом зале, к «постельным дамам» она в любом случае принадлежать не сможет.
– Есть только один человек, только один… которого я по-настоящему люблю. – Диана уже не помнила: произнесла ли она это вслух или же только мысленно… Однако назвать имя, с которым в последнее время засыпала и просыпалась, так и не смогла, это-то уж точно помнит. И не потому не смогла, что опасалась ревности графа де Моле, а просто сейчас имя князя Гяура было тем последним из всего доставшегося ей от бренного мира сего, обращаться к чему всуе, в минуты невинного греха, Диана уже никак не отваживалась.
Впрочем, мужчина и не слушал ее. Он уже оголил большую часть ее тела, и вообще, обращался с ней грубее, чем со служанкой в минуты любовного насилия на кухне. Графиня отдавала себе отчет в том, в какой ситуации она находится, и понятно, что душу ее охватывало чувство обиды.
Диана не сомневалась, что рано или поздно действительно сумеет отомстить Артуру де Моле за всю ту низменную пошлость, которую приходится испытывать в ходе этого странного свидания. Но это будет когда-нибудь потом, а пока что поддавалась грубой силе мужчины, понимая, что уже не только не в состоянии сопротивляться ей, но и не желает этого.
