– Кажется, прошли, – еще не совсем уверенно проговорил Гяур, отнимая пистолет от бока дона Эстелло. – Только бы какой-нибудь корабль не выдал себя криком пленного испанца.
– Что там впереди, Констанэ? – негромко спросил Сирко, ничего не ответив Гяуру, и принялся молча раскуривать кривую турецкую трубку.
– Лоцманская башня.
– Ну, лоцман нам теперь уже вряд ли понадобится.
– Не исключено, что французского лоцмана они казнили, испанскому же здесь попросту неоткуда взяться.
– В башне, очевидно, тоже солдаты?
– И два орудия.
– Всего два? Вы уверены?
– Но оттуда нас вряд ли станут окликать. Офицер обычно полагается на бдительность гарнизона форта.
– Скажи этому дону… коменданту, чтобы не вздумал орать! – напомнил Сирко Гяуру. – Если спокойно войдем в гавань, дарю ему жизнь, которая при любом раскладе ценится значительно меньше, нежели взятие вражеской крепости. Тем более – Дюнкерка.
– Будем надеяться, что комендант уже понял это.
5
Гонец от поручика Кржижевского примчался на следующий день, когда солнце уже клонилось к закату. Почти сутки отставной майор, по сути, удерживал драгунов пленниками своего гостеприимства. Он кормил их, поил, пытался всячески развлекать, но ни одного ни под каким предлогом не выпускал за ворота поместья, дабы не смогли предупредить кого-либо, что Хмельницкий здесь, и что людей, пришедших арестовать его, превратили в заложников.
Да, рискуя впасть в немилость старосты, местной шляхты, костела, а то и самого коронного гетмана, граф Кржижевский, как только мог, оттягивал развязку этой драмы, каждый день посылая двух надворных казаков дежурить на дороге, по которой мог прибыть гонец из Кракова. Поэтому, когда смертельно уставший ротмистр наконец появился в имении, он уже был достаточно хорошо осведомлен обо всем, что здесь происходит, и проинструктирован встретившим его казаком, как должен вести себя.
Ротмистр был другом Кржижевского. Кроме того, он прекрасно знал, что за поручиком стоят королева и все, кто ее поддерживает, в том числе и вечно сомневающийся, больной слабовольный король. «Какой-никакой, а король!» – как теперь, с оскорбительной для его величества оговоркой, ссылались на него.
Ротмистр старался, как мог. Он сыграл свою роль «гонца его величества», как только позволяли истинно гусарский талант и непомерная усталость.
Жестко, с надлежащим гонором, он сообщил поручику драгун Ковальчику, что охранную грамоту доставит другой гонец, к тому же – прямо в Субботово, в имение генерального писаря Хмельницкого. Как сообщил и то, что слухи об измене Хмельницкого – гнусная клевета. Франция и Польша – союзники, их дворы породнены браком Владислава IV и Марии-Людовики Гонзаги. Враги же у них тоже общие. Так о каком заговоре, о какой измене может идти речь?
Король и королева, убеждал Ковальчика ротмистр, решительно отмели всю ту ложь, которая породила недоверие к Хмельницкому. Его Величество лично предупредил коронного гетмана, что не допустит ареста полковника. Во всяком случае, так ему, ротмистру, было сказано секретарем королевы. И во все концы Украины уже посланы гонцы с приказом беспрепятственно пропускать генерального писаря реестровцев Хмельницкого, не предпринимая никаких попыток арестовать его или хотя бы оскорбить недоверием.
Ковальчик и верил, и не верил ему. Слишком уж высокими именами жонглировал в беседе с ним и графом Кржижевским этот ротмистр. Всего-навсего ротмистр. Но в то же время для него оставалось фактом, что офицер этот действительно прибыл из Кракова, и что в историю с арестом Хмельницкого, несомненно, втянуты могучие силы державы. А посему для него, Ковальчика, будет куда безопаснее в этой ситуации получить нагоняй от начальства за то, что не сумел арестовать Хмельницкого, чем потом нести ответственность за все, что может случиться с полковником во время и после ареста.
Пользуясь данной ему властью гонца и офицера личной охраны короля, а также старшего по чину, ротмистр даже приказал поручику следовать вместе с Хмельницким до Брацлава. Чтобы оберегать его от разъездов, которые еще не успели оповестить, что приказ об аресте отменяется.
Но это уже было слишком. Здесь ротмистр переиграл. Правда, прямо отказаться Ковальчик не посмел, но желания войти со своими драгунами в состав охраны опального полковника тоже не изъявил, сославшись при этом на кучу всяческих причин.
К счастью поручика, самого Хмельницкого его участие в походе тоже не устраивало. Улучив момент, генеральный писарь спасительно шепнул Ковальчику, чтобы тот собирал своих драгунов и немедленно уезжал. Ротмистру же, чтобы не расстраивать его, будет сказано, что на рассвете драгуны присоединятся к нему у корчмы, на дороге, ведущей в сторону Львова.
– Вы и так потеряли слишком много времени, – посочувствовал ему Хмельницкий. – А охрана у меня достаточно надежная. Тем более что скоро мы вступим в казачьи провинции, где живет много моих друзей-шляхтичей, так что там будет полегче.
– Да и польские разъезды уже предупреждены, – охотно поддержал его поручик. – Ротмистр сам заверил нас в этом.
– Вот видите, как мило все разрешилось, – натянуто улыбнулся Хмельницкий.
Разговор был завершен, однако поручик еще несколько мгновений постоял в задумчивом молчании, а затем неожиданно произнес:
– Честно говоря, господин полковник, я сомневаюсь в том, что король передавал через поручика Кржижевского – пусть даже офицера личной гвардии коронного гетмана – что-либо такое, что касается вашей персоны.
– Но есть ли у вас для этого основания?
– Есть, господин полковник, есть. В этой истории с вашим «предательством» много чего такого, – повертел он рукой, – неясного.
– Что же, по вашему предположению, происходит на самом деле?
– Скорее всего, его величество просто не захотел идти против воли гетмана и решил пожертвовать вами ради примирения с настроенной против казаков шляхтой, – поразила полковника откровенность драгуна. – Но я слышал от ротмистра то, что слышал. Мои солдаты, граф Кржижевский, и вы, пан полковник, тому свидетели.
– Причем надежные свидетели, в этом, поручик, можете не сомневаться.
– Я не хочу, чтобы арест генерального писаря реестровцев, прославившегося в войне с турками на Днестре, а теперь еще и ставшего известным по переговорам во Франции, оказался на моей совести. Пусть Господь благословляет руку вашу, как саблю державную, впрочем, как и саму вашу саблю. И на этом наши пути расходятся.
Прежде чем выйти за ворота, поручик объяснил ситуацию своим драгунам, явно рассчитывая на то, что в нужный момент все они засвидетельствуют приезд из Кракова гонца-ротмистра, ослушаться которого он, поручик, не посмел.
Но солдаты и не пытались вникать в подробности. Они рады были поскорее вырваться из этого странного плена, в который попали без боя, на своей войны не ведавшей земле, и из которого желательно было бы вернуться без ран и потерь. Такой исход этой странной истории их вполне устраивал.
