Миссис Стаффни захлопотала вокруг Харлена. Она сказала, что прекрасно помнит его по предыдущим Дням Рождения, но он в этом усомнился, слишком много здесь было ребят, да и пригласили его только потому, что приглашали совершенно весь класс. И она настояла, чтобы он вошел в кухню выпить чашечку какао, пока мистер Стаффни позвонит в полицию.
Доктор выглядел несколько смущенным, если не сказать настороженным, но он выглянул на улицу – разумеется, грузовика там уже не было, увидел Харлен из-за его спины, и затем пошел звонить Барни. Миссис Стаффни попросила запереть двери, пока они будут ждать полицию. Харлен был целиком с ней согласен, он бы еще запер и все окна, но, как ни странно для таких богатых людей, у них не было кондиционера и в доме сразу стало бы невыносимо душно. Он начал чувствовать себя в относительной безопасности, пока миссис Стаффни суетилась на кухне, разогревая для него еду – он пожаловался, что не обедал сегодня, хотя на самом деле съел спагетти, оставленные мамой на плите, и пока мистер Стаффни уже в четвертый раз допрашивал его о том, что произошло, и пока Мишель смотрела на него широко распахнутыми глазами. Этот взгляд мог означать все, что угодно: от немого обожания отважного героя до чистого презрения от того, что он оказался такой задницей.
В настоящий момент Харлену это было безразлично.
Старуха в его комнате. Ее лицо в окне, она смотрит вниз, прямо на него. Сначала он подумал, что это Старая Задница-Дуплетом, но потом что-то подсказало ему, что это миссис Дугган. Та, другая. Которая давно умерла. Тот сон. Лицо в окне. Он падает.
Харлен вздрогнул, когда миссис Стаффни предложила ему пирожное. Доктор Стаффни продолжал его расспрашивать, как часто его мама уходит по делам и оставляет его одного? Осведомлена ли она о том, что существует закон о том, что детей не полагается оставлять без присмотра?
Харлен попытался было ответить, но это было нелегко. Во-первых у него рот был набит пирожным, а во-вторых не хотелось выглядеть грубым в глазах Мишель.
Барни прибыл ровно через тридцать пять минут после звонка, что, по мнению Харлена, стало новым городским рекордом.
Он повторил свою историю снова, теперь менее искренно, но зато с большей живописностью. Когда он дошел до описания лица в окне и грузовика на улице, его голос дрожал вполне натурально. В действительности, он как раз подумал о том, как он был близок к мысли свернуть с аллеи и спрятаться в одном из пустых домов или темных сараев по Каттон Драйв и о том, что ждало его там.
Когда он дошел до конца своего повествования, на его глазах появились слезы, но он сдержал их. Ни в коем случае он не хотел плакать при Мишель Стаффни. Он даже пожалел о том, что она ушла наверх переодеться во фланелевый халатик, пока ее мама занималась горячим шоколадом. И когда она вернулась, к памяти чистейшего ужаса и физического возбуждения от избытка в крови адреналина уже примешалось легкое сексуальное волнение.
Констебль Барни отвез его домой. С ними увязался и доктор Стаффни, который остался посидеть с Харленом в машине, пока Барни ходил по дому. Дом был таким же, каким его оставил Харлен: все лампы горят, двери не заперты, но Барни подошел к задней двери и постучал, постучал, прежде чем войти. Хотя по мнению Харлена нужно было поступить как раз наоборот – ворваться с пистолетом в руке, размахивая ордером на обыск, как это делали копы в «Обнаженном Городе». Барни же, похоже, вообще не имел пистолета, по крайней мере, не носил с собой.
Харлен продолжал отвечать на расспросы доктора о привычках его матери относительно проведения уик-эндов, все время ожидая услышать страшные крики из дома.
Барни вышел и помахал им рукой.
– Никаких признаков насильственного вторжения, – сказал он, когда он поднимались по ступенькам. Харлен сообразил, что обращаются не к нему. – Но похоже, что тут кто-то пошуровал. Будто бы что искали. – С этими словами он повернулся к Харлену. – У вас только сегодня так, сынок, или всегда?
Харлен осмотрел кухню и столовую свежим взглядом. Сковородки на плите покрыты слоем застывшего жира. Стопки грязной посуды в раковине, на столе, даже на подоконнике. Кипы старых журналов, всякие коробки и разный хлам на полу. Переполненные пакеты для мусора. В гостиной немногим лучше. Харлен знал, что под всеми этими газетами, бумажными тарелками и другим барахлом имеется кушетка, но он видел, что ни коп, ни доктор об этом и не догадываются.
Он пожал плечами.
– Мама – не самый аккуратный человек на свете. – Сказал он и тут же возненавидел себя за тон, которым произнес это. Будто он собирается извиняться перед этими задницами.
– Ты не видишь, чтобы что-нибудь пропало, Джимми? – спросил Барни, как будто он только что вспомнил его имя. Харлен терпеть не мог, когда его так называли, наверное даже больше, чем когда его били. Кроме, конечно, сегодняшнего случая, когда его так назвала Мишель. Он отрицательно покачал головой и пошел из комнаты в комнату, пытаясь незаметно навести хоть кое-какой порядок.
– Не-а, – сказал он. – По-моему ничего не пропало. Но я не уверен. Какого черта тут могли бы украсть? Мамину электрогрелку? Бумажные тарелки? Мои нудистские журналы? Харлен внезапно покраснел при мысли, что Барни или ФБР или кто-нибудь еще устроит настоящий обыск и найдет спрятанные журналы.
– Эта старуха была наверху, а не здесь, – сказал он чуть более грубо, чем намеревался.
– Наверху я уже смотрел, – ответил констебль и глянул на доктора Стаффни. – Беспорядок большой, но никаких признаков воровства или открытого вандализма.
Все втроем они пошли по ступенькам, Харлен чувствовал себя довольно фигово. Он уже представлял, как доктор возвращается домой и рассказывает своей женушке и дочечке о том бардаке, который он здесь видел. Возможно, он даже отправится и разбудит Мишель, чтобы доложить какой засранец этот Харлен. Она сказала Джимми.
– Что-нибудь пропало? – донесся голос Барни из коридора, пока Харлен заглядывал в мамину комнату, потом в свою. Черт подери, уж она-то могла бы убрать хотя б за собой эти вонючие носовые платки и все барахло…
– Не-а, – ответил он и сам почувствовал, как глупо это звучит. Этот тип не только засранец, он еще и умственно отсталый, скажет завтра утром за завтраком этот доктор. – Я так не думаю, – добавил он. Затем, с тревогой в голосе – А вы смотрели в кладовке?
– Первым делом, – пробасил Барни. – Но мы можем посмотреть вместе.
Харлен вошел в комнату вместе с констеблем и доктором. Они смеются надо мной. Потом, когда она уйдут этот гнилой труп выскочит откуда-нибудь и вырвет мне сердце.
Как будто он прочел его мысли, Барни сказал:
– Я побуду здесь, пока твоя мама не вернется, сынок.
– Я тоже, – добавил доктор и они обменялись взглядами. – Джим, ты знаешь, когда она должна вернуться?
– Не-а, – и Харлен прикусил нижнюю губу. Если он еще раз так скажет, то он отыщет отцовский пистолет и пустит себе пулю в лоб прямо на их глазах. Пистолет. Разве отец не оставил матери пистолет, чтобы она могла защищаться? Шестеренки заработали.
