Всю ночь она с ужасом ждала рассвета, всю ночь ахала, творила молитвы и проклинала себя за легкомысленность, с которой осталась здесь ночевать. И как в таком состоянии она еще и умудрилась уснуть, этого Маргрет понять не могла.
Но, очевидно, пещерка оказалась огражденным от всякой нечисти укрытием. Оно-то и спасло ее. А проснулась норд-герцогиня от рыдания совы. Совиный крик-плач был знаком ей с детства; совы всегда водились в надворных постройках, примыкающих к их родовому замку. Именно этот, с детства знакомый, крик как-то сразу же успокоил Маргрет и придал ей смелости. Норд-герцогиня выбралась из своего укрытия и, пробуя размять онемевшие ноги, увидела, что сова сидит на четырехгранном столбе, рядом с которым ночью уходил в поднебесье столб мерцающего сияния.
Здесь, в чаше амфитеатра, солнца еще не было видно, но где-то там, за скалами, оно уже взошло, и небеса над островом представали чистыми и прозрачными, словно в них отражалась вся голубизна и глубина океанская.
Вздрагивая при каждом шорохе, Маргрет осторожно вышла из этой страшной западни, спонтанно прошла несколько изгибов дороги, а потом вдруг не выдержала и бросилась бежать. Лишь когда на одном из изгибов, прямо перед ней, показался диск взошедшего солнца, она успокоилась, и, превозмогая страх и предрассудок, гордо вскинула подбородок.
– Ведите себя, Маргрет, – вслух напомнила себе, – как подобает герцогине де Роберваль и полноправной владычице сего острова.
* * *
До шлюпки Маргрет дошла, как до почти невероятного, немыслимого спасения. Норд-герцогиня почему-то больше всего боялась, что ее не окажется на месте, и тогда уж она вряд ли когда-нибудь сумеет выбраться из этого проклятого места.
Подняв парус, Маргрет подалась к оконечности Северного мыса, но, вместо того чтобы сразу же обогнуть его, ушла на добрых полмили в океан. То, что она увидела оттуда, поразило ее – на добрых две мили в длину и почти на милю в ширину мыса сверкал базальтовой чернотой… высокий, огромный «замок»! Полуразрушенный, со скалами-башнями, с извилистой зубчатой стеной и шпилями каких-то внутрикрепостных строений, он и впрямь напоминал обычный европейский замок – огромный, черный, сумеречный; от которого повевало какой-то мистической неразгаданностью. Хотя, конечно же, замок этот сотворила сама природа.
Теперь Маргрет понимала, почему с таким страхом говорил об этом острове – ссылаясь на рассказы рыбаков и аборигенов – тот матрос, который, единственный из всей команды, успел побывать в здешних краях, в Новой Франции и Канаде. Понимала, откуда берутся рассказы аборигенов. А главное, открыла для себя, что почти два года прожила в самом спокойном и просветленном уголке этого мрачного острова. И в этом всем им, островитянам, конечно, здорово повезло.
Но теперь у нее будет совершенно иное представление об этом таинственном клочке суши – его истории и его «дикости».
Дойдя до Канадского мыса, герцогиня опять увидела стадо китов. Ей показалось, что это было то же самое, которое она видела вчера у Близнецов. Во всяком случае, вожаку, уверенно уводившему своих сородичей на юг, она обрадовалась, как старому знакомому.
– Эй, кит! – прокричала она, пытаясь развеять гнетущие воспоминания ночи. – Плыви к фиорду! Вот увидишь, мы с тобой подружимся!
40
Приближение осени она определила по стае молодых гусей. Как и в прошлом году, старый вожак подвел своих питомцев к грани, пролегающей между островом и океаном, а потом увлекал за собой, все расширяя круги, и постепенно смещая стаю все дальше и дальше в океан.
Но вдруг что-то произошло: вожак как-то странно клюнул носом, резко опустился вниз, однако, не долетая до воды, сумел выйти из падения и, едва расправив крылья, с трудом дотянул до скалы, на которой стояла сосна-крест.
Стая сразу же расстроилась, хаотично разлетелась, но потом вдруг в центре ее оказался другой гусак. Гортанным криком он вновь собрал три десятка гусей в стаю, взметнул ее ввысь, описал круг над океаном, а затем, вернувшись к берегу, дважды провел стаю над обессилившим старым вожаком.
Все это время старый вожак о чем-то обреченно гоготал и тоскливо смотрел вверх, на стаю в поднебесье; несколько раз он порывался слететь со скалы, но, добежав до края, всякий раз останавливался, чувствуя, что удержать в воздухе и донести до молодой стаи ослабевшие крылья его уже не в состоянии.
Маргрет подошла к жертвеннику и отчетливо разглядела белые крылья, окаймленные черной муаровой каймой. Да, это был он, вожак, который всякий раз, как только она приближалась к озеру, поднимал крик и воинственно лопотал крыльями, а нередко и поднимал стаю в воздух, спасая кого-то из гусей от верной гибели.
Несколько раз Маргрет представлялась реальная возможность подбить палицей или подстрелить из арбалета его самого, но она удерживала себя от этого шага и делала это исключительно из уважения к нему как вожаку, которому еще предстояло «поставить на крыло» первогодков, а затем повести всю стаю на юг, чтобы следующей весной вновь вернуть ее сюда, на Гусиное озеро Острова Обреченных. Кто знает, что произошло бы, убей она этого вожака. Вдруг, новый повел бы стаю в какие-то другие края или просто не сумел бы отыскать в океане этот крохотный островок, с еще более крохотным озерцом посреди лесной поляны.
Описав над патриархом два круга, стая как бы попрощалась с ним и, ведомая новым вожаком, потянулась в сторону озера.
Увидев это, слабеющий патриарх, вприпрыжку, перелетая небольшие расстояния, подался вслед за ней.
Маргрет уже знала, что теперь он неминуемо окажется среди тех, кому суждено в эту зиму погибнуть на озере. Каждый год несколько гусей остаются здесь, поскольку не в силах уйти со стаей, и все они оказываются обреченными. Однако норд-герцогиня сказала себе, что убивать его не станет. Ей до слез было жалко этого гордого красавца-вожака, и она подумала, что надо бы постараться изловить его, чтобы он перезимовал вместе с ней в хижине. А весной выпустить на озеро.
Как только гусиный патриарх скрылся в ельнике за скалой, Маргрет вернулась к жертвеннику, остановилась на краю скалы, словно бы и сама пыталась взлететь или хотя бы испытать свои крылья на полет, и вдруг, к своему изумлению, увидела, что со стороны Канадского мыса, далеко по горизонту, проходят корабли! Она насчитала их три. Они шли уступом, в полкорпуса, недалеко друг от друга, как, наверное, ходят только суда рыбаков.
С минуту герцогиня стояла, словно завороженная, совершенно забыв о том, что в таких случаях следует делать, затем вдруг спохватилась, метнулась к хижине, зажгла факел и быстро развела свой костер-маяк. Однако этого ей показалось мало и, принеся охапку заготовленных на зиму сухих дров, она разожгла такой же костер на скале-кладбище, у сосны-креста.
– Ну, есть же среди вас есть хоть один зрячий?! Если есть, то он должен увидеть эти огни! – орала она, мечась по краю обрыва. – Если только все вы не ослепли, вы должны заметить эти костры, дым которых виден за несколько миль! Должен же среди вас быть хоть один христианин! Неужели души ваши не содрогнутся при виде этого огня на скале дикого, необитаемого острова?!
