Однако женщин это определение нисколечко не успокоило. Бастианна продолжала по-щенячьи взвизгивать и, не сводя глаз с мерно двигающейся головы змеи, отступала в сторону их будущей хижины.
Маргрет тоже жутко испугалась, но даже в страхе сумела установить ножки аркебузы и готовилась выстрелить в змею. Однако Рой крикнул:
– Не трать заряды, их у нас не так уж много! – и начал осторожно подходить к змее. Но та еще выше подняла голову и угрожающе зашипела.
– Не подходи к ней! – испуганно закричала герцогиня, на мгновение представив себе, как еще через несколько секунд змея метнется на д’Альби, и, взведя курок, выстрелила в самую толщу этого живого клубка.
Заряд растерзал часть тела змеи, она взвилась вверх, очевидно, и в самом деле намереваясь метнуться на стоящего невдалеке человека, но сразу же обессиленно упала.
Воспользовавшись этим, Рой бросился к ней, в мгновение ока отсек мечом слегка приподнятую голову и сбил ее ударом ботинка в обрыв, затем, приподняв на острие меча, сбросил туда же клубок агонизирующего тела змеи.
Когда все было кончено, оба взглянули на Бастианну. Она, вся побледневшая, сидела на камне, прислонившись к стволу маленькой карликовой сосенки.
– Ничего так не боюсь, как змей. Спасибо тебе, Рой.
Когда шевалье проходил мимо, гувернантка нашла в себе силы подняться и, довольно резво обняв парня за талию, поцеловала в щеку. От Маргрет не скрылось, что и рука Роя, как бы невзначай, подалась куда-то к пышноватой талии Неистовой Корсиканки.
– Вообще-то, змею убила я, – полуобиженно напомнила Маргрет, чувствуя, как в душе ее вдруг действительно вспыхнул и не сразу погас огонек ревности. – А целуют почему-то мужчину.
– Могу и тебя.
– Ну-ну, только без этого…
«Ревность к Бастианне? – высокомерно укорила себя норд-герцогиня. Но тотчас же сбила собственную спесь. – А почему бы и нет? В конце концов, она тоже женщина… И никакой иной поблизости не предвидится. Поэтому делай так, чтобы ни о какой другой он и не помышлял, – иронично настраивала себя на путь праведный Маргрет. – А истреблять змей ты очень скоро научишься».
10
Ночь выдалась, на удивление, теплой, однако Маргрет уже знала, что под утро подует ветер с океана и, пропитанный соленой морской влагой, туманный воздух станет плотным и тягучим, как баварское пиво. А пока что они лежали полураздетые. «Форт» казался теплым и уютным, к тому же все выразительнее и жарче ощущалось бедро мужчины, и настойчивее становилась его рука, напропалую блуждавшая по ее груди, ногам, низу живота…
– Давай выйдем, – едва слышно проговорил он на ухо.
– Надо спать, Рой, – также полушепотом ответила Маргрет, прислушиваясь к неровному дыханию Бастианны.
– Не могу я больше, Маргрет, – нервно рассмеявшись, признался мужчина.
– Это опять затянется на всю ночь…
– Наверное, да.
– И завтра мы опять будем засыпать над недостроенной хижиной.
– Зато какая прекрасная хижина у нас с тобой получается! Островной замок герцогини де Роберваль.
– И шевалье д’Альби.
Он сжал ее руку и начал подниматься. Маргрет какое-то время все еще упрямилась или делала вид, что упрямится. Конечно, она уже определила для себя, что плотская утеха – это ловушка; однажды попав в нее, познав сладость приманки, «жертва» уже не способна вырваться на свободу. По крайней мере, не способна навсегда освободиться от ее хватки. Да, время от времени можно взъяриться, воспылать гневом на саму себя и мужчину, который тебя закабалил… Но проходит день-другой, и мужчина, который еще вчера напоминал тебе жестокого насильника, сегодня становится сначала в общем-то вполне сносным, потом сладострастно желанным и наконец ты опять готова пасть на колени. На его… колени.
– Только дай слово, что это будет недолго.
– Это будет всего лишь до утра.
– Значит, не так уж долго, – философски заключила Маргрет, желая хоть как-то отомстить ему.
– Не шуми, иначе разбудим Бастианну.
– Считайте, что давно разбудили ее, – полусонно-полуехидно произнесла Неистовая Корсиканка. – Это ж надо: всего трое людей на весь огромный остров, и все равно один из этих человеков уже оказывается лишним!
– Ты становишься несносной, Бастианна, – проговорила норд-герцогиня, дождавшись, когда Рой покинет их убежище.
– Зато вы очень уж сносные.
– Что ты предлагаешь?
– А что тут можно предлагать? – как-то странновато хихикнула Бастианна. – Мы втроем оказались на одном острове, под одной крышей, при одном мужчине. В жизни так иногда случается. Таков крест нашей жизни.
– Ладно, я скоро вернусь, «крест нашей жизни».
– Если бы уходила я да с таким мужчиной, – не стеснялась Бастианна того, что шевалье может слышать их, – я так твердо обещать не решалась бы. Но к завтраку все же постарайтесь вернуться.
– Мы будем рядом.
– Господи, позволь мне уснуть при этом сном праведницы. Ведь должен же среди троих грешников хоть один представать в роли праведника.
Оставаться после этого разговора в шлюпке Маргрет уже не решалась. Они поднялись на жертвенник, и мужчина расстелил свою куртку на слое подсушенного мха, который казался им теперь почти что лебяжьей периной.
Здесь уже стесняться было некого. Положив рядом с собой, он – меч, она – арбалет, они разделись донага и, прежде чем раскрыть объятия, замерли, осматривая тело друг друга. И было это одно из таинств познания себя, друг друга; познания «креста своей жизни».
Внизу, казалось, прямо под ними, грохотал прибоем суровый океан; вверху, прямо над ними озарялась таинственным светом полноликая луна. Физически и душевно оголенные, эти двое восставали между двумя – земной и небесной – стихиями, покорные своим желаниям, своей любви и «кресту своей жизни».
И опять, как и в прошлую ночь, проведенную на шлюпке, оба они были жадными, неутомимыми и бесстыжими в своем стремлении взять друг от друга все, на что только способна человеческая фантазия и человеческие силы.
– А ведь, кажется, не зря это плато, на вершине Марсовой скалы мы назвали жертвенником, – молвила Маргрет, когда, уже приодевшись, чтобы не простыть на леденящем океанском ветру, они вновь улеглись на свою моховую постель.
– И кого будем приносить в жертву?
– Очевидно, меня, – игриво коснулась губами его губ. – В жертву твоей страсти.
– А меня – твоей, – почти счастливо улыбнулся Рой.
– …И вот мы лежим на жертвеннике, принесенные в жертву друг другу, на этом мрачном, убийственном острове, на который, возможно, и нога человеческая до нас не ступала. Нас высадили сюда на гибель, а нам хорошо, мы счастливы; мы верим в жизнь и радуемся этой жизни. А что касается страсти… Можно, я скажу, как думаю?
