4.
Выездное заседание СП РФ проводилось на яхте «Максим Горький», бороздящей воды Волго-Донского канала.
— Демократия не пройдет! — заливался кот соловьем. — Да здравствует карточно-талонная система!
Последние слова потонули в громе писательских аплодисментов.
Сыщик Рябов достал из своей хозяйственной сумки-авоськи крохотный приборчик с антенной, нажал красную кнопку.
— Рабство прекрасней свободы! — провозгласил котяра и вдруг осекся, сник, заметно поглупел.
— Мяу, — сказал он. — Мур…
С котом под мышкой фээсбешники выбежали из каюты, прыгнули в спасательный моторный бот и незамедлительно отчалили к берегу.
— Деспотия не пройдет! — надрывно кричали им вслед смельчаки-писатели.
5.
На другой день я застал Рябова за странным занятием.
Он наговаривал в диктофон тезисы о торжестве демократии.
— Деспотии — нет! — чеканным голосом произносил Рябов.
Признаться, я смутился…
Уж не повредился ли могучий ум моего наставника?
— Сегодня кот выступает на Лубянке. В ФСБ. Пойдемте! — отрывисто произнес сыскарь.
…Выступление кота сначала шло по антидемократической стезе. Однако когда Рябов достал из авоськи приборчик с антенной и нажал красную кнопку, кот заговорил по-другому.
— Альтернативы демократии — нет! — провозгласил четвероногий оратор.
Встревоженные чекисты повскакивали с мест.
Председатель ФСБ выстрелил из парабеллума в антикварную люстру.
— Происки ЦРУ! — витала над головами внутренних разведчиков крылатая фраза.
— Да, остановите же этого иуду, — рявкнул глава ФСБ. — И вон его! На помойку…
Дюжина крепких рук схватила котяру за шкирку и выкинула в окно.
Рябов молнией бросился к дверям.
— Благо первый этаж… — шепнул он мне на ходу.
6.
Вещуна принесли мы домой.
Падение из здания на Лубянки не причинило ему никакого вреда. Все обошлось разбитым носом.
Напоили животное парным молоком.
Рябов включил все освещение, вооружился хирургическим пинцетом, склонился над котом. Перебрал шерсть на голове скотинки, а потом, крепко схватив что-то невидимое пинцетом, резко выдернул.
Котяра истово взвыл.
— Ну, вот и все… — устало обронил Рябов.
Зажатая в пинцете, болталась длинная золотистая нить.
— Это антенна, вживленная в мозг Васьки, — Рябов пронзительно глянул на меня. — Им управляли молодчики из ФСБ.
— А что было со студентами? Беллетристами? Почему они приветствовали деспотию?
— Говорящий кот — мощнейшее гипнотическое оружие, — разъяснил Рябов. — Новейшие технологии спецслужб. Нанотехнологии. Ноу-хау.
— А медальон в виде черепа на груди котофея?
— Кстати, где он, — оглядел животное Рябов. — Нету… Видимо, слетел, когда наш друг летел из окна… Медальон — фикция, пустяк, фуфел. Не более того. Для отвода глаз.
— А какой сигнал вы посылали своей штуковиной с красной кнопкой?
— Сначала — просто помеху, а потом речь блогера Алексея Навального.
Сыщик склонился над котом, потер его загривок.
На месте, где была отчетливо изображена виселица, проступил поясной портрет Алексея Навального.
— Ну, вы видите?! — торжествующе рассмеялся Рябов. — Все коты в душе — единоличники-демократы. Они ближе к анархии, чем к тоталитаризму. Какая уж тут деспотия?! Бред!..
Глава 34
Мастер и Маргарита
1.
Петербург замер. Из могил бесцеремонно выкрадены тела А. С. Пушкина, Петра Первого, знаменитой певички Зойки Гунявой, пахана Литейного проспекта Васьки Резаного и скульптора-монументалиста Федора Барского.
— Петя, — резко спросил меня сыщик Рябов, — вы слышали, как поет Зойка Гунявая?
— Густой женский бас, рискованные эротические позы…
— Я все могу простить. Даже Петра Первого с Пушкиным. Им не привыкать. Их тела то появляются, то исчезают. Ан Зойку Гунявую — нет… Это же символ возрожденной России. Настоящий мастер!
Я, акушер второго разряда, Петр Кусков, напрягся:
— Мне пришло на ум название одного похоронного бюро. «Мастер и Маргарита». Они именно в Питере.
Сыщик натянул сапоги из кожи козла, передернул именной браунинг.
Я резко застегнул ширинку пятнистых штанов и был готов к самым отчаянным действиям.
2.
Похоронное бюро «Мастер и Маргарита» располагалось прямо на Невском. Огромное доходное здание… Хоть сейчас под снос. Всё в трещинах, швах и обвалах.
Тут же, к этому распадающемуся гиганту, лепилась прозрачная конструктивистская лесенка из пластика и стекла.
После чада и копоти Невского внутри все поражало великолепием. С густым начесом персидские ковры. Позолоченные кованые павлины, из носа и ушей коих курились благовония. На стенах висели странные картины с объемным изображением вип-покойников. На них крупно взяты детали — бакенбарды Пушкина, нос Гоголя, запонки Пастернака, носоглотка Зойки Гунявой, детородный орган Федора Барского.
Я невольно поежился.
— Ну, и где же начальство? — осведомился Рябов у охранника, ветхого, со старческой гречкой на лице и калашем за спиной.
— Мастер пишет эпитафии, — охотно пошел с нами на контакт дедушка.
— Маргарита?
— Ирина Арнольдовна, что ли? Она недавно поменяла имя. У имени Рита — тяжелая карма, — сощурился охранник.
— Так значит, ее зовут Ирина Арнольдовна?
— Ирина Арнольдовна Шварц! — и вдруг окаменел в позе караульного.
Перед нами стояла…
Нет, об этом лучше в другой главке.
3.
Перед нами стояла Ирина Арнольдовна Шварц, собственной персоной.
— Что вам здесь угодно, господа?
Я присмотрелся к г-же Шварц.
Почти двухметрового роста, с солидным брюшком, обтянутым лайкрой. Все пальцы, запястья, уши, даже шея — сверкали кольцами, сережками, браслетами и бриллиантовыми подвесками.
Эта гробовщица явно не бедствовала!
— Куда подевались трупы? — сурово сдвинул брови Рябов.
— Арсентьич! — взвизгнула дама.
Дед-охранник молниеносно снял калаш и передернул затвор.
— Й-а! — Рябов взвился под потолок, ударом ноги выбил автомат из старческих и дряхлых рук.
