Сел под английский дубок с русскими яблочками.
— Клара, тряси! — приказал сурово.
И могучая мэм стала трясти.
Однако яблоки крепко привязаны на ветках. Ни одного падения…
— Шибче! — взревел Исаак.
Мэм чуть не вывернула дубок с корнем.
Огромное яблоко шарахнуло Исаака по лбу.
— Эврика! — заорал Исаак, кинулся в родные пенаты.
Клара неспешно принялась собирать палые яблоки. Она протирала их клетчатым подолом, складывала обратно в корзину.
Согнувшись под тяжестью даров природы, удалилась в дом.
— Вы что-нибудь поняли? — спросил Рябов.
— Масонский заговор?!
— Какая скудность воображения…
3.
— Сигару? Шотландский плед? — спросил нас Исаак ласково.
— Мне бы шотландского виски, — попросил я, акушер второго разряда, Петр Кусков.
Исаак сам налил мне бодрящий напиток.
— Господин Ньютон, — сощурился я, — зачем вы воруете наливные русские яблочки?!
— Вы были в доме Эйнштейна? — вкрадчиво вопросил Исаак.
— Нет…
— Эдисона?
— Увы…
— Фарадея?
— Да, с какой стати?!
— Вы бы и там увидели дюжих мэм, с русскими наливными яблочками.
Исаак наклонил седую голову. Она у него оказалась вся в шишках.
— Извольте повторить фамилии тех господ! — уточнил я.
— Эйнштейн, Эдисон, Фарадей…
— Ваша фамилия? — скрипнул я зубами.
— Его фамилия — Ньютон, — усмехнулся сыщик.
4.
Мы шли с Рябовым вдоль замусоренной Темзы. Я глянул на свои наручные часы фирмы «Заря». Часы Биг Бена отставали на целых два часа.
Все раздражало меня в этом туманном Альбионе.
Я харкнул в реку.
Сыщик остановился, ястребиными взором пронзил меня.
— Не плюйте в Темзу!
— Волнуетесь за экологию?
— Петя, яблок в России до черта, а вот с открытиями просто беда…
— Вы о чем?
— Закон всемирного тяготения. Из школьной программы. Помните?
Я внутренне ахнул. Легендарные яблоки Ньютона!
— Но почему именно русские яблоки? — заиграл я желваками.
— Они почти в два раза тяжелей английских. А уж с французскими их лучше и не сравнивать. Наша рязанская дичка гораздо крупнее.
— Знаете, Рябов, а не податься и мне в креативщики?
— У вас есть задатки? — обалдел детектив.
— Великих открытий, может, и не сделаю… Так хоть наливных яблок отъемся.
Глава 45
Ватерлоо отменяется
1.
Все мировые ТВ-каналы транслировали дымы пожарищ на Бородино. Крупным планом — одноглазый Кутузов на одноглазой кобыле и пророчески подрагивающая ляжка Наполеона.
А вот свежее сообщение CNN: Бонапарт на острове Эльба готовится к Ватерлоо. Вместе с закаленными в боях гвардейцами.
— Петя, — гортанно произнес сыщик Рябов, — этого мы не должны допустить.
— Чего? — испуганно поправил я зиппер на походных брюках.
— Я Бонапарту страшно симпатизирую.
2.
В покои Бонапарта на острове Эльба свободно могла входить лишь его сексапильная любовница, Жозефина. И это понятно! Когда мы с сыщиком увидели черные кристаллики зрачков Наполеона, то содрогнулись.
Первым взял себя в руки Рябов.
— Кхе-кхе, — заиграв желваками, откашлялся он.
Моя голова, то есть, голова акушера второго разряда, Петра Кускова, просто тряслась, как у ветхого старца.
Я тоже взял себя в руки, увы, голова затряслась еще шибче.
— Что господам угодно? — спросил Бонапарт и, глядя на мой дрожащий кумпол, пророчески затрепетал левой ляжкой, крепко обтянутой белой лосиной.
— Надеюсь, вы читали центурии Нострадамуса? — в лоб спросил отставного венценосца Рябов.
— Ну?..
— Помните, что говорится о Ватерлоо? Не суйтесь туда. Вас сотрут в порошок.
Наполеон повернулся ко мне:
— Да перестаньте трястись. Я не кусаюсь.
Голова моя пару раз дернулась и стопорнулась.
3.
Миротворческие войска во Франции наслаждались победой.
Разграбленный склад шампанского «Мадам Клико» дал обильную жатву. Вдребезги хмельные солдаты шатались по Лувру, отпуская сальные шуточки о голых мамзелях на холстах, вдосталь плевали и даже мочились с Эйфелевой башни.
Словом, вели себя как истинные триумфаторы.
Одноглазый Кутузов мрачнел с каждым днем.
— Навязали мне, черти, освобождение Европы, — интимно говорил он своей одноглазой лошади. — Теперь на Ватерлоо науськивают. А мне Бонапартишку жалко. Мелкий человек! Килограмм шестьдесят… Не больше. Хотя и с брюшком…
Кобылка слушала своего хозяина, держала на крупе его центнер с гаком, хранила гробовое молчание, лишь иногда поощрительно всхрапывая.
4.
— Друзья, — искренне обратился к нам с Рябовым Наполеон, — я сам напуган. Мне приснилось, как русский медведь разорвал мне грудь и жрет мое сердце.
— Одноглазый медведь? — уточнил я, акушер Кусков.
— Как вы догадались?
Рябов внезапно впал в транс и запел десятую центурию пророка:
«Голова с короткими волосами
захватит власть сатрапа.
Четырнадцать лет
будет властвовать.
Затем — погибнет».
— Нострадамус? — взбешенно воскликнул Наполеон. — Мы поймали этого паникера в Марселе. Допросили с пристрастием.
— И? — сощурился Рябов.
— Юродивый! Как ваш Васька Блаженный, — Бонапарт устало потер высокое чело.
Под балконом заскандировали:
— На-по-ле-он! На-по-ле-он!!!
Командарм вышел на воздух:
— Гвардейцы! Казна пуста… Ватерлоо еще не надумал. Расходитесь.
Седоусые гвардейцы, ощупывая пустые, пропахшие махоркой карманы, стали кто куда разбредаться.
5.
Кутузову докладывали о подготовке к сокрушительному Ватерлоо.
— Сегодня над островом Эльба, — сказал Михаилу Илларионовичу придворный астролог Иван Брынза, — я наблюдал кровавую комету. Бонапарт обречен!
