2.
Мы поговорили и забыли о медведе-мотоциклисте. Так, забавная новость, не более этого. Да тут из Старого Света в Россию хлынул поток беженцев. Французы, англичане, голландцы, немцы…
Они бросали дома и нажитое имущество. Увольнялись с высокооплачиваемой работы и устраивались в Воронеже, Суздале, Магадане доярками, сторожами и плотниками… Многие из них бомжевали. И были безмерно счастливы!
— Натягивайте, Петечка, свои пятнистые штаны, — Рябов передернул затвор именного браунинга. — В Европе, видимо, коллапс. Не будем отсиживаться.
Прибыв в Париж, мы сразу же отправились под ближайший мост через Сену. К клошарам. Так зовут французских бродяг. Они всегда в курсе последних событий.
— Почему соотечественники бегут в Россию? — заиграл хитрыми морщинками пожилой клошар. — Нальете рюмочку?
Я протянул бродяге серебряную фляжку водки «Солнечный Магадан» и папиросы «Прима».
— Ого! — бомж с наслаждением понюхал папиросу, сделал жадный глоток из фляги. Расплылся в улыбке и сказал на ломанном русском: — Забирает!
— Так почему? — со сталью в голосе спросил Рябов.
Бомж лишь жадно присосался к сосуду.
Я отобрал у него флягу, сделал щедрый глоток. Утренний промозглый туман пробирал до костей.
— Петя, не увлекайтесь, — строго глянул Рябов.
Я вытер губы и крякнул.
— Буря! Скоро грянет буря! — по лицу клошара разлился алкогольный восторг.
— В смысле?
— Революция! Мишка со знаменем — гонец красной России.
— У нас же капитализм? — брови Рябова поползли на лоб.
— Вы это бросьте… — засмеялся клошар, отобрал у меня фляжку и разом осушил её до дна.
— А зачем бежать к нам? — опешил я, акушер второго разряда, Петр Кусков.
Бомж фыркнул:
— Если революция победит, то будет только и жизнь, что в России.
— А бродяга-то прав, — прошептал Рябов, когда мы покинули лежбище под мостом. — На каких же географических пространствах Европы сейчас катается наш мишутка?
— Вот уж, действительно, «Превед, медвед!» — нахмурился я. — Давайте, почитаем желтую прессу.
3.
Мишка оказался в Берлине, подле Рейхстага.
С красным знаменем у столь исторического места он напоминал старожилам весну 45-го. Единственное отличие, вместо канонады приветственные крики молодых и не очень немцев.
Мы с Рябовым вышли на тропу войны, запеленговали медведя и набросили на него титановую сетку.
Косолапый разорвал её, будто бы марлю.
Тогда мы вогнали в таежного бродягу слоновью дозу снотворного, а тот и глазом не повёл.
Отчаявшись, Рябов разрядил в мишку всю обойму именного браунинга.
Топтыгин только усмехнулся.
— Что-то, Петечка, здесь не так… — Рябов в смущении кусал губы. Никогда мне еще не приходилось видеть сыщика столь растерянным.
Топтыгин же, нарезав еще пару кругов у Рейхстага, укатил в рабочие окраины.
— И как нам быть? — я достал из кармана непочатую фляжку «Солнечного Магадана». Жадно пригубил.
Сыщик отобрал баклагу. Погрозил пальцем:
— С чего это вы?
— С горя…
— Мишку придётся взорвать, — Рябов заморгал голубыми глазами, — думаю, стограммовой тротиловой шашки хватит с лихвой.
4.
На следующее утро Мишка оказался уже в Триесте.
Мы тут же прибыли туда на вертолёте МЧС. Сам знаменитый Шойгу был за штурвалом.
Червленым золотом под солнцем блистало море. Изо всех закоулков раздавалось мелодичное итальянское пение. Сразу у порта, вызывая неподдельное уважение, стояла царственная тюрьма. Колючая проволока вместе с плющом причудливо увивала высокие кирпичные стены.
— Главное, Петя, — доверительно обронил Рябов, — найти для взрыва идеальное место. Чтобы не пострадали гражданские лица.
Место такое найти оказалось весьма затруднительно.
Триест кипел молодой, весёлой жизнью.
Гортанно орали торговцы рыбой-пилой.
Школьники рассекали повсюду на маленьких и ладных, как игрушки, мотороллерах.
То там, то сям нарисовывались молодые матроны, в сводящих с ума мини-юбках и стрингах.
Однако нам повезло.
Мишка зачем-то заехал на окраину города, на пустырь, заросший цикорием.
Никого…
Только в коробках из-под душистого мыла ворочались итальянские маргиналы.
Рябов метнул шашку.
Прогремел нешуточный взрыв.
На месте, где еще секунду назад был косолапый, зияла лишь небольшая воронка.
От медведя не осталось даже клочка шерсти.
— Теперь, Петечка, — во всю ширь своего мужественного лица ухмыльнулся сыщик, — можете залпом допить магаданскую отраву. Медвежий кошмар остался в прошлом.
Я ни преминул воспользоваться советом.
Ужасающе захмелел.
На запах водяры бомжи потянулись ко мне из мыльных домиков.
Некоторые бомжихи оказались очень даже себе ничего. Мускулистые, загорелые, пропахшие земляничным мылом. У них, наверняка, было солнце в крови. При случае я хотел бы это проверить.
5.
А радовались мы, оказывается, рановато.
В единый миг по Европе стал раскатываться уже десяток краснознаменных мишек.
— Кого же мы тогда взорвали? — обескуражено развел я руками.
— Скорее всего, подорвали не настоящего косолапого, а его фантома. Метод лазерной голографии позволяет делать копии реально существующего объекта и перебрасывать его в любую точку географического пространства.
— Наши планы?
— Найти и уничтожить сам объект. Изначальную матрицу.
— Как мы его отличим от виртуального двойника?
— Тут, Петя, нам придется потрудиться изрядно.
…Медведей мы взрывали в Будапеште, в Лиссабоне, в Праге…
Всё напрасно!
Виртуальные клоны плодились с лихостью запечных тараканов.
— Так я все свои сбережения потрачу на тротиловые шашки, — Рябов с треском почесал небритую щеку.
— У меня на сберкнижке кое-что есть. Хотел купить телескоп. Обожаю звёзды. Особенно дальние.
— Спасибо. Сейчас должен произойти новый виток событий.
И этот виток не заставил себя ждать.
«Превед, медвед!» обозначился в США, в городе Жёлтого Дьявола, а именно, в Чикаго.
— В Штатах медведь пока соло, катается по улицам анахоретом, — с ястребиной пронзительностью глянул на меня сыщик.
