«Известно ли вам, что в ней нет преувеличений?» Маленький монах пожал плечами.
«Раз вы так говорите, значит, так оно и есть».
«Верно, – мягко сказал я, заметив краем глаза, как побледнел брат Михаэль. Брат Якоб, который весьма напоминал еврея, оставался бесстрастен. – Это правда, – продолжал я тем же непринужденным тоном, – что я замучил и уничтожил тысячи людей, большинство из которых ничем не провинились перед моей властью. Среди моих жертв было много женщин – и беременных в том числе – и множество маленьких детей. Я обезглавил и посадил на кол огромное количество невинных людей. Знаете ли вы, почему, брат Ханс Носильщик?» «Нет». Пухлый маленький монах стоял, сложив перед собой руки и расставив ноги, будто слушал исповедь какого-нибудь крестьянина. Его лицо почти не выражало интереса.
«Это лишь потому, что как Христос был хорошим пастухом, так и я – хорошим садовником, – сказал я. – Когда надо выпалывать сорняки в саду, следует выпалывать их не только на поверхности. Хороший садовник должен копать глубоко, чтобы уничтожить корни, ушедшие в недра земли и угрожающие в будущем прорасти новыми сорняками. Разве не так, брат Ханс Носильщик?«Монах долго смотрел на меня. Лицо его было широким в кости и мускулистым. «Я не садовник, – сказал он наконец, – я слуга Господа нашего Иисуса».
Я, вздохнул. «Скажи мне тогда, слуга Господа нашего Иисуса, – продолжал я, стараясь, чтобы голос мой звучал не слишком сурово, – если предположить, что все сказанное обо мне правда, что тысячи невинных женщин и детей умерли от моей руки или по моему приказу, то что ждет меня после смерти?».
Брат Ханс Носильщик не колебался ни мгновения. Его голос был спокоен. «Вы попадете в преисподнюю, – сказал он. – Если ад захочет принять вас. Будь я самим Сатаной, я не смог бы выносить вашего присутствия, хоть и говорят, что вопли подвергающейся мукам грешной души звучат сладкой музыкой для слуха Сатаны. Но вам лучше, чем мне, должны быть известны его склонности».
Мне трудно было скрыть улыбку. Я представил, какие разговоры пойдут при моем дворе и дворах других государей, если отпустить этих троих с их ослами, нагруженными разным добром, предназначавшимся для монастырей. Я был восхищен смелостью моих врагов.
«Так вы не считаете меня святым?» – мягко поинтересовался я.
Здесь брат Ханс Носильщик допустил ошибку. «Я считаю вас безумцем, – сказал он глубоким, негромким, почти печальным голосом. – И сожалею о том, что безумие обрекло вас на вечное проклятием.
При этих словах все мое добродушие как ветром сдуло. Я кликнул стражников и приказал им держать брата Ханса Носильщика, в то время как сам взял железный штырь и пронзил монаха. Решив не прибегать к относительно милосердному способу вогнать кол между его жирных ягодиц, я ввел короткие штыри в его глаза и уши, а один, подлиннее, в глотку. Он еще извивался, когда я пробил его ступни огромным гвоздем и приказал вздернуть на канате вниз головой, чтобы он висел, как индюшачья тушка на рынке. Я заставил всех придворных присутствовать при этом.
В то время как смертельно бледные брат Михаэль и брат Якоб наблюдали за происходящим, я велел привести осла брата Ханса Носильщика и посадить его на огромный железный кол во дворе. Шуму было много, поскольку сделать это оказалось не так просто.
Когда все было кончено, я обратился к брату Якобу: «Вы слышали, что сказал ваш товарищ по поводу возможности моего спасения. Что вы об этом думаете?» Брат Якоб упал ниц на каменный пол с изъявлениями нижайшей мольбы. Мгновение спустя то же сделал и брат Михаэль.
«Пощадите, милорд, – взмолился брат Якоб дрожащим голосом, вытянув вперед руки, сцепленные настолько крепко, что они побелели, как нежнейший пергамент. – Пощады, милорд! Умоляю вас, во имя Господа!» Я приближался к ним, пока мои сапоги не коснулись их шей. «Во имя кого?» – взревел я. Гнев мой был не совсем напускным. Я все еще пребывал в раздражении от последних слов брата Ханса Носильщика, произнесенных им до того, как его самоуверенность сменилась воплями боли.
Брат Михаэль соображал быстрее. «Во имя Ваше, милорд! Умоляем о пощаде во имя Благословенного Влада Дракулы! Вашим именем молим мы!» Я услышал благоговение в голосах обоих монахов, когда их мольбы достигли высшей точки, и поставил сапог на шею брату Якобу. «И кому же вы будете молиться отныне, когда возжелаете милосердия или помощи свыше?» «Господу нашему, Дракуле!» – прошептал брат Якоб.
Я восстановил равновесие, поставив ногу на шею брата Михаэля. «А кто есть единственная сила во всей вселенной, кто обладает властью ответить на ваши молитвы или отвергнуть их?» «Милорд Дракула!» – с трудом проговорил брат Михаэль, из которого выходил воздух, как из старого винного меха, когда я посильнее наступил ему на спину.
В тот момент ни один звук не нарушал тишины в переполненном людьми дворе, за исключением капель крови, падающих с брата Ханса и его осла. Тогда я убрал сапог с шеи брата Михаэля, подошел к трону и устало опустился на него. «Вы покинете мой город и эту страну сегодня же вечером, – сказал я. – Можете увести своих животных и взять продовольствия на дорогу, сколько пожелаете. Но если мои воины обнаружат вас в пределах Валахии или Трансильвании по истечении трех дней начиная с сегодняшнего, вам придется молить вашего нового бога – то есть меня, – чтобы он послал вам столь же легкую смерть, как брату Хансу Носильщику и его крикливому ослу. Теперь идите! И разнесите весть о безграничном милосердии Влада Дракулы».
Они ушли, но, судя по тому, что впоследствии наговорил брат Якоб охочему до клеветы поэту Михаэлю Бехайму, урок не пошел им на пользу, чего нельзя было сказать о присутствовавших при том придворных. И отцах-францисканцах, остававшихся в своем монастыре в Тырговиште. Они угрюмо сидели за стенами своей обители, но с тех пор стали вести себя гораздо менее заметно.
А тщательно оттачиваемая легенда о Владе Оракуле стала еще острее и проникла в сердца моих недругов.
Глава 25
Когда О'Рурк закончил говорить, все трое представляли немую сцену при свете шипящей лампы: Лучан застыл между плитой и дверью, О'Рурк стоял в тени возле дивана, а Кейт – ближе всех к фонарю. Поначалу она переводила взгляд то на изможденного священника, то на молодого человека, но теперь смотрела только на Лучана. Она думала. «Если он побежит, его нужно будет догнать. У О'Рурка вид совершенно измотанный. Придется самой».
Лучан не двигался О'Рурк потер небритую щеку. В его глазах не было радости победителя, лишь печаль.
«Если Лучан один из них, – сообразила Кейт, – то тогда они знают, где мы. Эти люди в черном. Те, которые убили Тома, Джули и Чандру. Те, которые украли Джошуа…» Она почувствовала, как у нее сильнее забилось сердце, не замечая, однако, что пальцы почти непроизвольно сжимаются в кулаки.
Лучан отступил к плите, взял деревянную ложку и стал медленно помешивать кипящий суп.
В этот момент Кейт хотелось придушить его.
– Это правда? – спросила она. – Лучан, это был ты?
