Лучан отнял термос у О'Рурка и глотнул чаю. Священник сзади закашлялся. Кейт подумала, не болит ли его раненая нога такими холодными, сырыми ночами.
Она ни разу не слышала, чтобы О'Рурк жаловался, даже если хромал очень заметно.
– Несколько лет назад, когда произошел взрыв в Чернобыле, я был в Чехословакии, – сказал О'Рурк. – Насчет Чернобыля у вас есть какие-нибудь шутки?
Лучан пожал плечами.
– Конечно. Мы шутим над всем, что пугает нас до смерти или вышибает слезы. А у вас как?
– Вроде определения НАСА, которое появилось после катастрофы с «Челленджером» в том же восемьдесят шестом году, – сказала Кейт – Вот… Нужны Ачередные Семь Астронавтов.
Никто не засмеялся. Они трепались не для того, чтобы развлечь друг друга.
– В Чехословакии, – заговорил О'Рурк, – была в ходу шуточка насчет того, что в СССР после Чернобыля появился новый гимн: «Pec nam spadia, pec nam spadia…» – «Наша печка развалилась, наша печка развалилась». – После некоторого молчания священник добавил:
– Это из народной песни.
– А у нас после Чернобыля, – сказал Лучан, – спрашивали друг друга, какие три самые короткие вещи на свете.
– И какие? – спросила Кейт, допивая чай.
– Румынская конституция, меню в польском ресторане и жизнь чернобыльского пожарника.
Несколько минут они не разговаривали. Дождь выбивал дробь по крыше.
– Как вы думаете, что будет с Горбачевым и Советским Союзом? – спросил О'Рурк у Лучана. Студент слегка хохотнул.
– И то и другое уже отжило свое, но об этом еще никто не знает. Когда Горбачев вернулся после попытки переворота в августе и объявил, что все еще верит в марксизм, он расписался в собственной замшелости.
– А что народ? – спросила Кейт. Лучан покачал головой.
– Там нет народа, осталась лишь империя, которая никак не может призвать своих подданных к подчинению. Советский Союз уже на свалке истории, как и социалистическая Румыния. Но ни у одного организма не хватает мужества признать, что он уже покойник…, носферату. – Он побарабанил пальцами по приборной доске. – Однако в России есть Ельцин, а он человек честолюбивый…, очень честолюбивый. В его глазах я вижу блеск, который напоминает мне о нашем бывшем Вожде. Ельцин использует российский суверенитет, чтобы развалить СССР к следующей весне.
– Так скоро? – сказала Кейт.
– Возможно, даже быстрее. Я не удивлюсь, если СССР официально прекратит существование уже к Новому году.
– Но что, если Горбачев… – начал О'Рурк.
Лучан поднял руку, призвав к тишине, потом наклонился вперед и протер запотевшее стекло.
Ворота с электроприводом на участке Фортуны начали открываться. Кейт поглубже вжалась в сиденье, одновременно вполне отдавая себе отчет, что прятаться глупо.
Из ворот выехал черный «мерседес», повернул налево, скользнув фарами по «дачии», и скрылся из виду.
– Это он? – спросила Кейт.
Лучан пожал плечами, завел машину с трех попыток, сопровождавшихся скрежещущими звуками, и тронулся с места. «Дачия» дребезжала и скрипела, пока Лучан, так и не зажигая фары, разгонял ее до сорока или пятидесяти миль. Они выехали на улицу Галац и кварталах в трех впереди увидели габаритные огни «мерседеса». Вдавив педаль газа до пола, Лучан налег на баранку «Дачия» взвыла еще жалобней, но исправно дребезжала и тарахтела по пустынной улице.
– Гони за той машиной, – прошептала Кейт.
* * *
Они следовали за «мерседесом» в северном направлении по улице Галац, смешавшись с немногочисленными полуночными машинами – в основном грузовиками, поворачивавшими на запад, затем по бульвару Илие Пинтилие, и чуть не упустили его на кольцевой развязке площади Виктории. Лучан безошибочно догадался, что машина свернула на север, на шоссе Кисилева, и вскоре, после нескольких мгновений мучительного напряжения, они снова увидели «мерседес», пролетающий через перекресток в двух кварталах, разбрызгивая воду. Лучан раскочегарил «дачию» почти до девяноста километров в час, что позволило сократить дистанцию вдвое, после чего сбросил газ, чтобы держаться вровень. По бульвару ехали еще несколько грузовиков и легковушек, которые тоже не обращали внимания на установленные ограничения, поэтому они не волновались, что их заметят.
Выбравшись на шоссе Бухарест – Плоешти, они проскочили обсаженные деревьями городские районы, миновали громадные здания и памятники, темные и молчаливые во тьме, после чего выехали за город, где с обеих сторон мелькали только поля. Поворот к аэропорту Отопени «мерседес» проскочил, не замедляя ход, но Лучан сбросил скорость до шестидесяти километров, заметив вдоль дороги к международному аэропорту ставшие уже привычными полицейские и военные машины. За Отопени он снова набрал скорость, оставив между «дачией» и «мерседесом» лишь один грузовик.
– Мы даже не знаем, сидит ли в этой машине Раду Фортуна, – подал голос О'Рурк с заднего сиденья.
– Откуда вы знаете это имя? – спросила Кейт. – И над чем вы смеялись?
Священник рассказал о поездке двухгодичной давности с «оценочной командой» миллиардера Вернора Дикона Трента.
Лучан чуть не съехал с дороги.
– Здесь был Вернор Дикон Трент? – голос у него дрожал.
– Возможно, он и сейчас здесь, – сказал О'Рурк. – Его фонд и корпорация объявили о его болезни через несколько недель после того, как мы все вернулись. До сегодняшнего дня никто не знает, где он и в каком состоянии. Он – что-то вроде Говарда Хьюза девяностых годов.
Лучан покачал головой. Единственная щетка стеклоочистителя ритмично ходила по ветровому стеклу.
– Вернор Дикон Трент – не Говард Хьюз, – сдержанно сказал он – А каким образом Раду Фортуна связан с мистером Трентом?
О'Рурк рассказал о самоуверенном гиде от НБТ, сопровождавшем их в той эксцентричной поездке.
Лучан иронически усмехнулся.
– Я подозреваю, что Трент с Фортуной изрядно позабавились, глядя на вас.
Кейт отвернулась от забрызганного дождем лобового стекла и темных полей.
– Так ты говоришь, что Вернор Дикон Трент может быть стригоем?
Лучан молчал довольно долго.
– Орден считает, что Трент является одним из первых членов Семьи, – наконец ответил он. – Возможно, даже самим Отцом.
– Отцом? – переспросила Кейт, но в этот самый момент «мерседес» свернул с шоссе на боковую дорогу.
– Дерьмо, – ругнулся Лучан. Он проехал поворот вслед за грузовиком, сбросил газ, нашел место пошире и развернулся. Габариты «мерседеса» почти уже растаяли в темноте, когда «дачия» затряслась по ухабистому проселку. Они проехали мимо деревенских домишек и приземистых многоэтажек по левой стороне. Нигде не было видно ни огонька.
