– Сексуально, – заметила Мишель. Дейл вдруг покраснел.
– Я не думаю, что он… то есть, я хочу сказать, он не стал бы намеренно… Как бы то ни было, в финале у читателя складывается впечатление, будто от второго «я» героя спасает любовь доброй женщины…
Мишель вежливо хмыкнула.
– Любовь доброй женщины, – повторила она негромко. – Подобных фраз я не слышала уже лет сто.
Дейл кивнул, все еще по-идиотски заливаясь румянцем.
– И в самом конце Алиса Ставертон говорит Брай-дону: «Он не вы, нет, нет, он все-таки не вы» – или что-то в этом роде – и прижимает Брайдона к своей груди.
Дейл умолк, жалея, что вообще взялся все это рассказывать.
Мишель снова улыбнулась и посмотрела вверх.
– Так мы тоже найдем там их? Наши вторые «я»? Кем бы мы оба стали, если бы не уехали из Элм-Хей-вена?
– Жуткая мысль, а? – Дейл улыбнулся в ответ.
– Кошмарная, – согласилась Мишель. Она встала, потянулась к сумочке, которую повесила на спинку стула, достала оттуда нож для разрезания картонных коробок и большим пальцем вытянула лезвие с одного конца. – Я пришла не с пустыми руками.
– Это чтобы отбиваться от привидений? – поинтересовался Дейл, поднимаясь вслед за ней.
– Нет, глупый. Это чтобы разрезать пластик.
Глава 14
Я не смог бы сказать Дейлу, что ждет его на втором этаже. Потому что и сам понятия не имел. Старик забил второй этаж, когда мне было три года – это произошло вскоре после смерти матери – и я даже не помню, чтобы хоть раз был там. Может быть, это покажется странным: восемь лет прожить в доме, где вход на второй этаж намертво замурован пластиком, но мне в то время это вовсе не казалось чем-то необычным. Мой Старик на какие только ухищрения ни шел, чтобы сэкономить деньги, и я знал, что отапливать весь дом ради нас двоих слишком дорого. К тому же на втором этаже была их спальня – Старика и моей матери, – и я довольно скоро понял, что он не хочет ночевать там без нее. И не потому, что она умерла в той комнате. Она умерла в больнице в Оук-Хилле. Как бы то ни было, у нас не наблюдалось нехватки спальных мест: Старик спал в кабинете, а я устроил себе комнату в подвале еще до того, как перестал ходить в детский сад.
Что же до названия фермы, я окрестил ее «Веселым уголком» из чистого тщеславия, когда в семь лет прочитал рассказ Джеймса. По большому счету, мне просто нравилось, как это звучит. Правда, ферма был чем угодно, но только не веселым местом, когда Старик уходил в очередной запой – он становился злым, если напивался – и мы оба жили в основном каждый сам по себе. Если там и были какие-нибудь «вторые "я”», бродящие тенями по дому, все они принадлежали Старику. Мой отец был весьма одаренным человеком, но в нем отсутствовал некий человеческий ген, позволяющий людям доводить начатые дела до конца. Он бросил Гарвард перед Второй мировой войной без всякой причины – так и не смог объяснить мне почему, – и даже льготы, предоставляемые Солдатским биллем о правах, не заставили его вернуться в высшую школу. Его брат, мой дядя Арт, закончил не только колледж, но даже несколько курсов в университете. Скорее, это мой дядя Арт был тем самым вторым «я» из «Веселого уголка», с которым предстояло столкнуться моему отцу: дядя Арт не пил, писал книги, преподавал, путешествовал, часто менял жен – в общем, наслаждался жизнью. Вероятно, гена радости моему Старику тоже не досталось.
Навеянный «Веселым уголком» вопрос, кем бы он мог стать и что растерял по дороге, сверлила мозг Дейла Стюарта не один месяц. Пытаясь написать свой роман о мальчишках Элм-Хейвена и лете шестидесятого, Дейл вглядывался, не отрываясь, в чистоту и размах того потенциала, о котором лучше было бы вовсе не вспоминать.
Потенциал, решил Дейл, этот в точности тот вид проклятия, о котором как-то говорил Линус из «Арахисовых орехов». Он являлся бременем, пока не был осознан, и вечным наваждением, если был оценен неверно. И каждый день, каждый час, с каждым самым маленьким принятым решением большой кусок потенциала уменьшался, пока – в конце пятидесятых, по мнению Дейла, в последние годы жизни в семье – этот потенциал не истощился до полного нуля.
Клэр однажды обрисовала топографию бытия в схожих терминах: перевернутый конус, сходящийся к полному нулю. Теперь Дейл был согласен с этим определением.
Серьезность их намерения открыть второй этаж несколько протрезвила Дейла. Он оставил Мишель ждать, а сам сходил в кабинет и вернулся с бейсбольной битой.
– Это что, должно защитить нас от призраков? – спросила она.
Дейл пожал плечами. Он захватил с собой еще и фонарик и направил его на заслон из пожелтевшего пластика, пока Мишель доставала свой нож.
– Не окажете ли мне эту честь? – поинтересовалась она.
У Дейла руки были заняты битой и фонариком, поэтому он согласно кивнул:
– Давай.
Мишель не стала раздумывать. Она решительно вспорола первый слой пластика, проведя линию футов в пять длиной от правого верхнего угла в левый нижний. Затем она провела еще одну диагональную линию в другом направлении. Зазубренные обломки упали на пол, когда она потянула на себя первый слой. Оставались еще второй и третий.
– Пока еще есть возможность отказаться от нашей затеи, – усмехнулась она. Глаза ее ярко блестели.
Дейл отрицательно покачал головой, и Мишель разрезала оставшиеся слои, выдергивая их из рамы с таким азартом, будто открывала рождественский подарок.
Дейл и сам не знал, чего он ждал – наверное, дуновения спертого воздуха, ветра, который вырвется из-за стены пластмассы. Но пластик упал, а если что-то и было в воздухе второго этажа, кроме холода, Дейл этого не почувствовал. Зато холод, словно бурная река ворвавшийся через дыру в пластике, он ощутил мгновенно. Мишель со щелчком убрала лезвие своего ножика и поежилась. От холода ее соски явственно проступали под блузкой.
– Как там темно, – сказала она тихо, почти шепотом. – И как холодно.
Дейл кивнул, шагнул в коридор второго этажа и посветил фонариком во все стороны. Здесь все было совсем не как в его сне. Никаких комнат справа – только две закрытые двери слева. Он увидел у стены тот самый узкий стол, который рассмотрел, когда в первый раз вглядывался сквозь пластиковую стенку. На столе стояла лампа в викторианском стиле. Окна занавешены тяжелыми портьерами. Пол из лиственницы – никаких ковров – казался странно чистым. Неужели это место было настолько плотно запечатано почти пятьдесят лет, что даже пыль сюда не проникала?
Прислонив на мгновение бейсбольную биту к столу, Дейл повернул старомодный выключатель лампы. Никакого результата. Либо лампочка вывернута, либо мистер Макбрайд обрезал на втором этаже проводку.
«Да ладно, – подумал Дейл. – Это же было пятьдесят лет назад».
Мишель взяла его за руку.
– Почему мы не могли сделать это при дневном свете? – прошептала она.
