– Остановись, – приказала она, подняв водяной пистолет. – Или я выстрелю.
Олдос нехотя отвел глаза от Леопольда. Они остановились на руке, в которой Олив сжимала водяной пистолет. Несмотря на онемение, Олив почти почувствовала булавочный укол льда там, куда опустился его взгляд. Олдос поднял руку, готовый изобразить магический знак, который вырвал бы пистолет из ее кулака точно так же, как Аннабель однажды вырвала фонарик. И когда Олдос сделал шаг вперед, не отрывая желтоватых глаз от кулака Олив, Резерфорд наконец получил свой шанс. Подняв оба водяных пистолета, он перепрыгнул через павших котов и разрядил их Олдосу МакМартину прямо в лицо.
Олдос замер. За его спиной синий огненный круг погас, и три извивающихся кота затихли. Какое-то мгновение Олдос казался слегка удивленным, словно услышал, как кто-то вдали позвал его по имени. Он провел рукой по лицу. Затем снова замер, и легкое удивление на его лице стало куда менее легким. Олдос медленно опустил глаза и посмотрел на кисть руки.
Там, где были пять длинных, костлявых пальцев, больше не осталось ничего, кроме пяти бледных смазанных пятен. Щека там, где он ее потер, стала размытой дырой, сквозь которую виднелся золотой лес за его спиной.
– Что ты на… – прошептал он. Но прежде чем он успел закончить вопрос, Резерфорд снова выстрелил, и слова Олдоса стали всего лишь вздохом.
Пока Резерфорд прыскал из обоих пистолетов, Горацио неуверенно поднялся, а спустя миг его примеру последовал и Харви. Два кота, завывая, бросились на Олдоса – когти выпущены, зубы оскалены. Наконец, сумел встать и Леопольд. С еще кое-где дымящимся мехом он ринулся в атаку, кинувшись Олдосу прямо на грудь. Его полное ярости шипение эхом прокатилось по холмам.
Олив лежала в зарослях орляка, боль пригвоздила ее к земле. Ноги горели огнем. Руки отказывались удерживать водяной пистолет; она почувствовала, как он в очередной раз выскользнул из ее пальцев. Приподнявшись на локтях, она наблюдала за битвой.
С нарисованной кожи Олдоса капало. При каждом движении его тело делалось все более нечетким, словно кончик тающей сосульки. Папоротник под ним стал размытым и грязным. Коты с Резерфордом окружили Олдоса: Резерфорд продолжал яростно прыскать из пистолетов, коты с шипением царапали и размазывали изображение лапами.
Вскоре Олдос перестал сопротивляться. Он поднял руки, чтобы защитить лицо, и стер рукавом край подбородка. Сквозь вихрь кружащихся котов Олив видела, как исчезают черты лица Олдоса. Резко очерченный подбородок растворился в воротнике сорочки. Рыжеватые волосы стекли по плечам, капая на землю, словно дождь. Горацио полоснул лапой, и желтые глаза Олдоса пропали: сперва они превратились в мазок краски, а потом, после следующего удара, в ничто.
Олив еще не успела поверить увиденному, а от молодого Олдоса МакМартина остались лишь несколько размытых пятен на папоротнике, грязная лужа, которая натекла из растворенной краски, и перепачканные кошачьи лапы.
Забрызганные с головы до лап краской коты тяжело дыша стояли тесным безмолвным кругом. Они взглянули сперва друг на друга, а затем на себя, проверяя, не получили ли каких-нибудь серьезных травм.
– Фу, – сказал наконец Горацио. – Я бы хотел помыться.
– Вылижи, – предложил Харви, который как раз сосредоточенно следовал собственному совету.
– Я не стану это вылизывать, – отрезал Горацио.
Резерфорд в заляпанной краской пижаме, шумно переводивший дух в позе рыцаря-победителя, обернулся посмотреть на Олив. Выражение гордости быстро сошло с его лица.
– Олив? – позвал он.
Но Олив не могла ответить.
Если бы она открыла рот, из него вырвался бы лишь крик. Раскаленные иголки и булавки добрались до ее плеч. Когда она попыталась согнуть ноги и подняться, от колен по мышцам и костям пронеслись ударные волны боли. Она едва могла держать глаза открытыми.
В колючем пылающем тумане Олив разглядела, как друзья собираются вокруг. Девочка тихо пискнула, когда Резерфорд поднял ее руку и положил себе на плечи. Затем наступило странное ощущение, будто ее поднимают, приподнимают ей ноги, взявшись зубами за отвороты штанов, и она словно плывет прямо над заросшей ежевикой землей, пока наконец не выскальзывает из нарисованных холмов обратно в темноту дома.
25
Голоса вокруг что-то шептали и бормотали, доносясь словно из-за закрытой двери. Олив их слышала, но они казались далекими и неважными. И не имели к ней никакого отношения.
– Куда нам ее нести? – спросил один голос.
– В ее спальню, – прошептал другой. – Поднимаем, ребята!
Олив почувствовала, как ее пятки волочатся по ковру в коридоре. Боль от трения сливаясь с уколами миллионов раскаленных булавок, пронзила ее ноги, но она не в силах была их поднять. Она не в силах была поднять даже веки. Затем вдруг оказалось, что она падает на спину на что-то заметно более мягкое, чем нарисованный орляк. Новая волна боли спиралью пронзила ее конечности. Она покосилась сквозь темноту наверх, пытаясь сфокусировать взгляд на трех парах ярко-зеленых глаз и одной – в грязных очках, плавающих над ней.
– Может, мне стоит позвать бабушку, – предложил Резерфорд.
– Это не та магия, которой пользуется твоя бабушка, – сказал Горацио.
– Может, нам разбудить родителей и отвезти ее в больницу?
– И как мы это объясним? – сердито парировал Горацио.
Все ненадолго затихли.
– В больнице ей ничем не помогут, – произнес, наконец, Горацио. – Докторов не учат лечить травмы от волшебных красок.
Раздался голос Леопольда:
– Она выкарабкается, – твердо сказал он, хотя Олив расслышала нотку страха. – Мы вовремя ее вытащили.
Что-то теплое и пушистое прижалось к груди Олив.
– Слышу сердцебиение, – прошептал Горацио. – Олив.
Олив моргнула. Широкая оранжевая мордочка Горацио вплыла в щелку между ее веками.
– Олив, ты должна не переставать двигаться. Надо разогнать кровь.
Олив попыталась скинуть с себя Горацио, но не могла даже поднять руку. Боль прострелила до самого плеча.
– Так держать, Агент Олив! – воскликнул голос откуда-то со стороны ее ног – или, во всяком случае, оттуда, где Олив в последний раз чувствовала свои ноги. – Учебная стрельба! – торопил ее Харви. – Попытайся меня лягнуть! – Он ткнул ее лапой в ногу. – Давай!
Олив слабо покачала ногой. Несколько лет назад, когда она строила снежную крепость без варежек, девочка обморозила руки и все еще помнила жгучую, ноющую боль. Сейчас она ощущала себя так, словно все ее тело закатали в сугроб. Она втянула воздух сквозь зубы.
– И это все, на что ты способна? – поддразнил ее Харви.
