Горацио протяжно выдохнул.
– Она права, – сказал он наконец. – Полагаю, единственное, что нам остается, это засыпать подкоп и удвоить наши усилия.
– Цена безопасности – вечная бдительность, – пробормотал Леопольд своим передним лапам.
Олив погладила его по голове.
– Леопольд, – велел Горацио, – возвращайся внутрь и патрулируй туннель. Мы с Харви поработаем тут. Олив… – Олив выпрямилась, готовая приносить пользу, – а ты иди умойся. Твои родители скоро вернутся, а ты выглядишь, как будто вывалялась в ведерке для угля.
Олив снова понурилась. Она послушно двинулась к задней двери, раздумывая, что такое ведерко для угля. Леопольд плелся следом. За их спинами Харви с Горацио уже ползали по краю сада, изучая свежий вход в туннель.
– Вероятно, какое-то время мы будем редко видеться, мисс, – сказал Леопольд, не глядя Олив в глаза, когда за ними надежно захлопнулась задняя дверь. – На некоторый срок я уйду в подполье. Но если я вам вдруг понадоблюсь, вы знаете, где меня найти. – И, слабо кивнув, без обычной военной четкости, Леопольд нырнул в подвал и исчез.
Олив смотрела ему вслед. Потом она стояла одна на кухне так долго, что ноги у нее начали неметь. Олив строила из мыслей башню и знала, что стоит ей пошевелиться – и башня обрушится.
Если ход в комнату за туннелем и правда прорыла Аннабель (а судя по всему, это была правда), то она почти наверняка взяла несколько банок. Тем не менее она не взяла бумаги, что давало Олив искорку надежды. Более того, с бумагами или без – Аннабель, насколько Олив знала, не была живописцем. Художником Иных мест был Олдос. Что толку было Аннабель от красок? Олив, размышляя, пожевывала прядку собственных волос. Что толку от красок ей самой?
Ну, если она не выяснит, как их смешивать, толку от них вообще никакого не будет. А чтобы хотя бы начать это выяснять, девочке придется сложить воедино все клочки разорванных бумаг. И это может занять целую вечность, даже если она не свихнется в процессе. Как-то раз надоедливый двоюродный дедушка Данвуди прислал Олив на Рождество пазл. Пазл был на пять тысяч деталей, и на каждой из них были нарисованы другие перепутанные кусочки. Собрав его, вы получали картину, изображавшую сваленные в кучу на столе кусочки паззла; от одной мысли о том, чтобы собрать нечто подобное, мозг Олив начинал шипеть и плеваться, как яичница на сковородке.
И даже если бы она умудрилась соединить правильно все бумажные клочки, и даже если бы они действительно оказались рецептами красок, и даже если бы она способна была понять, как ими пользоваться… для чего она бы ими воспользовалась? Что такого могла нарисовать Олив, что заслуживало бы вечной жизни?
Олив все еще размышляла и жевала волосы, когда настежь со скрипом распахнулась входная дверь.
– Привет, ученица средней школы! – радостно воскликнул мистер Данвуди, пока они с миссис Данвуди ставили на пол свои портфели. Слова «средняя школа» тут же дали хрупкой конструкции в голове у Олив ощутимый пинок.
Миссис Данвуди торопливо прошагала через прихожую, поцеловала Олив в макушку и направилась в кухню включать духовку.
– Пойду приготовлю ужин, а потом расскажешь нам все о первом дне в школе.
С самого начала трапезы и до конца вечера все трое Данвуди говорили о школе (и в особенности об уроке математики), школьных привычках (и в особенности о том, как пользоваться линейками, компасами и миллиметровкой) и важности хороших оценок (в особенности пятерок с плюсом). К тому времени, как Олив поднялась в свою спальню, мистер и миссис Данвуди уже сияли, как хэллоуинские фонари из тыквы, а Олив так устала и расстроилась, что хотела только забраться под одеяло, прижать к себе Гершеля и сунуть голову под подушки.
И так она и поступила.
5
Что-то маленькое, но очень настойчивое, тыкало Олив в плечо. Даже сквозь глубокий сон она чувствовала, как оно раз за разом бьет ее по руке, словно на рукаве ее пижамы появилась кнопка вызова лифта. Олив неловко пошевелилась под одеялом и уткнулась лицом в пушистый бок Гершеля.
Маленькое и настойчивое продолжало тыкать.
– Олив, – прошептал кто-то.
Олив отдернула плечо.
Тыканье переместилось к ее лицу.
– Олив, – снова раздался чей-то шепот. Маленькое и настойчивое принялось тыкать ее в щеку. Тык, тык, тык. – Олив.
Олив наконец сумела разлепить веки, которые будто заржавели, и уставилась в темноту. Откуда-то из складок одеяла на нее таращилась пара ярких зеленых глаз.
– Хорошо, – произнес голос с легким британским акцентом. – Ты проснулась.
– Теперь-то да, Харви, – несколько ворчливо ответила Олив. – Ты меня разбудил.
– Ш-ш-ш, – прошептал кот. – Кто-нибудь может нас подслушивать. Не раскрывай мою личность. Зови меня Агент 1-800.
– А что случилось с сэром Ланселотом? – спросила Олив.
– С кем?
– Не бери в голову. – Олив снова закрыла глаза.
Харви вновь настойчиво ткнул ее в щеку лапкой.
– У меня сверхсекретная, высоко-важная, жизненно-необходимая, срочно-доставочная информация, – прошипел он.
– Жизненно-необходимая? – переспросила Олив.
– Она касается Агента М. Также известного как сэр Пододеяльник.
– В смысле, Мортона, – все еще с закрытыми глазами сказала Олив.
– Ш-ш-ш! – зашипел Харви. – Агента М.
– И что с ним?
Харви наклонился к лицу Олив так, что практически очутился с ней нос к носу. Олив чувствовала, как его усы щекочут ее кожу.
– Агент М планирует побег.
Глаза Олив мгновенно распахнулись.
– Но – он не может сбежать. Он не может по своей воле самостоятельно покинуть Иные места.
Харви замер на секунду, переминаясь с лапки на лапку и топча живот Олив.
– Не то что бы мне хотелось доносить на коллегу-агента, – выговорил кот наконец, – но, боюсь… он пытался меня подкупить.
– Хм.
Харви понизил голос до шепота:
– Он вызвался быть Парнем, Который Умрет.
– Кем-кем? – сказала Олив, думая, уж не заснула ли она обратно.
– Парнем, Который Умрет, – повторил Харви. – В любой ситуации, в какой бы мы ни оказались: на дуэли, в рыцарском поединке, при игре в волейбол пушечными ядрами – я бы победил, а он бы умер. Он готов стать Мелиагантом для моего Ланселота
[6]
. Шерифом Ноттингемским для моего Робина Гуда
[7]
. Хорошим парнем для моего Капитана Черная Лапа!
