Вошла графиня Морслебен и позвала свою повелительницу к матери. Старая принцесса страдала нервными припадками, во время которых била вещи, рвала одежду и сыпала бранными словами… Сегодня она так же бушевала, как и буря на дворе. Принцесса Елена вернулась к себе с заплаканными глазами, после того как с молчаливым упорством выдержала целый поток упреков. Но ведь она не виновата, что ее мать задыхается в этом душном воздухе и что старая герцогиня очень холодно ответила на ее дружеские излияния! Зачем писала она к этой старой даме с безупречными манерами, которая постоянно выказывала какую-то обезьянью любовь к Клодине?
На столе еще пылала догорающая свеча, лежало поспешно брошенное перо, но письмо… Маленькая ручка схватилась за голову. Письмо! Где письмо?! Трепет ужаса охватил ее. Она бросилась по коридору в комнату Берг.
– Алиса! – закричала она в темноту. – Где письмо? Я хочу перечесть его!
Ответа не было.
– Алиса! – резко крикнула она и топнула ногой. Все было тихо.
Она сбежала вниз, не думая о заплаканных глазах. Сквозь полуоткрытую дверь вестибюля врывался чудесный освежающий воздух, дождь перестал. Внизу по площадке взад и вперед двигалась чья-то тень.
– Алиса! – в третий раз воскликнула принцесса и выбежала во двор. – Письмо! Где письмо?
– Ваша светлость, я немедленно отослала его.
Подавленный крик вырвался из груди принцессы.
– Кто вам велел отсылать письмо? – злобно проговорила она и схватила даму за плечо.
– Ваша светлость, – отвечала та совершенно спокойно, – я нашла для этого удобный случай.
Но принцесса не успокоилась.
– И что мне сказать, если спросят, откуда у меня эта записка? – спросила она, сжимая руки.
– Что вы нашли ее! – возразила Берг.
– Я никогда не лгу! – воскликнула принцесса, и ее фигура буквально выросла. – Я скажу, клянусь богом, что знаю все от вас, Алиса, и скажу правду!
– Вот как, ваше высочество! В таком случае я нашла записку, – возразила она. – Я передала ваше письмо верховому, которого барон послал к фрейлейн фон Герольд в Альтенштейн; он передаст письмо Катценштейн, которой я написала, чтобы она подала герцогине письмо вашей светлости завтра утром.
Принцесса замолчала. Стоя в бледном сиянии выглянувшей луны, она держалась за молоток, украшенный оленем со звездой. Она была не в состоянии ясно думать и чувствовала себя очень жалкой.
Фрау Берг точно знала, что верховой послан с письмом от Беаты, но зачем было говорить это Елене? Слова ее еще больше раздули огонь. Принцесса обернулась к прихожей и стояла неподвижно… У нее появилось тяжелое и страшное предчувствие. Беата вышла из комнаты Лотаря с корзинкой ключей в руках.
– Принцесса, – испуганно воскликнула она, – что с вами?
Это восклицание оживило девушку, она взбежала по лестнице в свою комнату, схватилась руками за голову и, не раздеваясь, бросилась на постель. Без сна пролежала она почти всю ночь, с ужасом ожидая наступающего дня.
Глава 22
Когда началась гроза, герцогиня послала за детьми. Она сидела на постели, обложенная подушками, младший мальчик прижался к ней, наследный принц стоял у окна и смотрел на непогоду, средний сидел на коленях у Клодины. Около наследного принца стоял герцог, прислушиваясь к шуму грозы и глядя на потоки дождя, струившиеся по стеклу. Герцогиня болтала с детьми. В соседней комнате находились фрау фон Катценштейн, гувернантка принцев и горничная.
Когда гроза стихла и дождь стал слабее, детей отпустили в их комнату. Наследный принц остановился и посмотрел в лицо Клодины.
– Вы боялись? – спросил он.
Она отрицательно покачала головой.
– Это мне нравится, – сказал юноша, – а мама всегда боится.
Мать привлекла сына к себе.
– Фрейлейн фон Герольд нравится тебе? – спросила она с грустной улыбкой.
– Да, мама, – отвечал мальчик, – если бы я был большой, я женился бы на ней.
Никто не улыбнулся его словам; герцог стоял неподвижно у окна, а Клодина смутилась. Герцогиня наклонила голову:
– Спите хорошенько, дорогие, милые мои, да хранит вас бог!
Когда шум детских ног затих, она тихо сказала:
– Я очень устала, Адальберт.
Герцог простился. Он поцеловал жену в лоб и вышел из комнаты со словами:
– Проснись завтра здоровой.
– Я обещаю тебе это, – душевно сказала она.
Клодина хотела всю ночь поочередно с фрау фон Катценштейн сидеть у постели герцогини. Она прошла в указанную ей комнату, ту самую, в которой спала ребенком, надела теплое удобное платье, вернулась к больной и терпеливо сидела у ее постели. Герцогиня лежала с закрытыми глазами. Маленькие часы тихо стучали, изображение Мадонны смутно виднелось в слабом свете ночника. Глаза молодой девушки останавливались на этом чудном лице и потом переходили на лицо больной. Наконец, она откинулась головой на спинку кресла, закрыла глаза и задумалась…
Клодина устала от прошлой ночи, и легкая дремота овладела ею. Она увидела себя ребенком на руках отца, почувствовала его поцелуй, и на губах ее появилась счастливая улыбка. Потом она вздрогнула и проснулась; мороз пробежал у нее по коже – она встретила взгляд герцогини, неподвижно устремленный на нее с мрачным, испытующим выражением.
– Элиза, – спросила она с легкой дрожью, – тебе не спится? Хочешь, я почитаю?
– Нет, благодарю!
– Поговорим, если хочешь. Не поправить ли тебе подушки?
– Дай мне руку, Клодина. Я очень несносна сегодня?
– Ах, Элиза, это невозможно для тебя! – воскликнула девушка и опустилась рядом с ней на колени.
– Все-таки, все-таки. Я чувствую. Но у меня болит сердце, и ты должна простить мне.
– Скажи, Элиза, с тобой случилось что-нибудь неприятное?
– Нет, я только думала о смерти, Клодина!
– О, только не думай об этом!
– Ты ведь знаешь, Клодина, от смерти и от любви нет лекарств! Кажется, я не боюсь смерти, но меня приводит в ужас дальнейшая жизнь.
– Ты ужасно взволнована, Элиза.
– Да, да, и я устала, так устала. И тебе надо спать, я останусь одна, уйди, пожалуйста! Горничная сидит рядом, иди! Мне все время хочется смотреть на тебя, когда ты тут!
Огорченная Клодина нагнулась к ее горячей руке и вышла. Около полуночи она опять потихоньку вошла в спальню и, стоя за красной шелковой занавеской, прислушивалась, спит ли герцогиня. Все было тихо, но когда шелк слегка зашуршал от ее движения, темные большие глаза больной медленно повернулись к ней с тем же вопросительным выражением.
– Чего ты хочешь? – спросила она.
