Я по-прежнему смотрела только на Гамлета:
– Много раз. Родители и бабушка запретили. За что им вечная благодарность.
– Вы из хорошей семьи, – одобрил мое происхождение Гамлет.
– Спасибо! Так вот. Проглотив обиду, в нарушение своих принципов, я стремлюсь к тому, чтобы вступить с Костей в… в интимные отношения. Уже несколько недель.
– Костя-я-я! – покачал головой Гамлет.
– Вместо этого, – продолжала доносить я, – он… простите, Костя, занимается сайтом моей передачи, расставляет точки над «ё». Гамлет, спросите его… фу ты!.. спросите Костю, чего он хочет?
– Костя, чего ты хочешь?
– Чтобы Ася своими словами сказала, что любит меня.
– Ася уже сказала. Ты что, глухой?
– Слепой, немой, дурак набитый.
– Ася, он раскаивается.
– Гамлет, спроси Асю, чего она хочет?
– Ася, чего вы хотите?
– Родить детей от Кости.
Так вырывается признание, которое в спокойной обстановке под пытками не произнесёшь.
Гамлет закашлялся. Или это Костя издал странные звуки?
Если бы идиоматическое выражение «провалиться под землю» имело конкретное воплощение, я благодарила бы провидение. Пока же у меня заложило уши от взрыва крови в сосудах. И разговор Гамлета с Костей был далёким, как эхо.
– Костя! Женись на Асе. Такая девушка!
– Сам знаю, поучи ещё.
– Что ты бревном лежишь? Она снова в обморок грохнется.
– Ё-кэ-лэ-мэ-нэ…
Два инвалида одновременно схватили костыли и подскакали ко мне.
Земля, может быть, и разверзлась, но я не провалилась, потому что меня держал в объятиях Костя, целовал моё лицо, шею…
– Да это что же такое! – Истошный женский вопль прервал идиллию.
Вопила медсестра в симпатичном белом костюмчике. Она вошла неслышно, или я отключилась от посторонних звуков.
– Совсем обнаглели! Уже днём, втроём!
Надо простить сестричку, взору которой представилась, мягко говоря, странная сцена. Мы с Костей обнимались-целовались. В непосредственной близости стоял Гамлет – сам на костылях, – страхующий Костю и его костыли.
– Лидочка, это не то, что вы подумали, – повернув к ней голову, сказал Гамлет с отчетливым кавказским акцентом. – Они хотят пожениться.
– Прямо здесь? – ужаснулась сестричка. – Прекратите! – Она замахала руками. – Отлипните! Больные – по кроватям! Девушка, немедленно убирайтесь!
– Лида, я выписываюсь, – сказал Костя, – пусть документы подготовят.
– Что ты? – испугалась я. – Твой закрытый, то есть открытый перелом надо лечить!
Костя убрал руки с моей талии, опёрся на один костыль, а другим постучал по гипсовому сапогу:
– Только трещина голени, не перелом. И сильное растяжение. Если бы ты не сказала, что прилетишь, я уже сегодня был бы дома.
– Гамлет, он опять мне соврал! – капризно пожаловалась я.
– Мировой парень, Ася, женись, не пожалеешь.
Перепутал «женись» и «выходи замуж».
* * *
Финалы романов со счастливым концом имеют свойство торопливой скороговорки. Описывать переливы счастья намного сложнее, чем конфликтные ситуации – теперь я это знаю. Мне недостает литературного дарования, чтобы подобрать слова к оттенкам счастливых чувств. Или это в русском языке недостаток слов, описывающих парение духа и тела?
Костя велел мне спуститься в вестибюль больницы, ждать его, не трогаться с места. Я сидела на том же самом диванчике, охранник сновал вперёд-назад передо мной, пока не сказал: «Никогда не видел, чтобы после травмы так радовались». Увечья у меня не было, следовательно, под «травмой» он имел в виду отделение травматологии.
Я улыбнулась:
– Это метонимия, как вы думаете? «Хирургия» – хирургическое отделение, «Травма» – травматологическое. Или нет? Метонимия, – пояснила я, потому что у охранника брови полезли вверх, – это когда явление или предмет не прямо называется, а обозначается словами со смежным смыслом. «Все флаги в гости будут к нам» – под «флагами» имеются в виду представители разных стран. Или – опять же у Пушкина: «Ты вёл мечи на пир обильный…» «Мечи» – это воины. Я понятно выражаюсь?
– Понятно. А про что вы говорите?
– Про метонимию.
– Ну да, конечно. У меня дела.
Он отошёл, чтобы проверить пропуск у женщины с авоськами.
Я не могла стереть улыбку с лица и перестать хихикать (чего стоило только воспоминание о медсестре, потрясённой видом двух пациентов на костылях: один целует девушку, а другой, прильнув к тому со спины, приговаривает: «Вот это хорошо, по-нашему!»). И не могла унять оглушительное ликование, сравнимое с локальным землетрясением в отдельно взятом теле. Всё-таки надо успокоиться, взять себя в руки, чтобы не выглядеть дурочкой-снегурочкой. Так бабушка говорит о девушках, которые голову потеряли, в мозгах ветер свистит. Дурочкой-снегурочкой бабуля называла меня в бытность Прохиндея моим кавалером. Снегурочка в современных детских представлениях на Новый год выглядит декоративно – никакой инициативы, внучка при Дедушке Морозе. Но что прежде было в фольклоре? Спросить папу. До следующего Нового года ещё далеко. А тропы, они же художественные средства, – отличная тема для моей передачи. Только не сыпать их кучей. Одна передача – эпитет, вторая – сравнения, третья – метонимия, четвёртая – метафора, пятая – синекдоха…
Охранник закрывал мне обзор, и как появился Костя, я не увидела.
В куртке и джинсах, на костылях. Одна нога в ботинке, другая, гипсовая, обмотана полиэтиленовым пакетом. Через плечо большая спортивная сумка.
– Что тут происходит? – спросил Костя.
– Ваша девушка? – вопросом на вопрос ответил охранник.
– Моя.
– Странная, однако.
– Не твоего ума дело.
– Да я что? Голос у девахи! Обалдеть! Тут каких только не наслушаешься, чего не насмотришься, – бормотал охранник..
– Ася! Тебя можно оставить на полчаса? И не обнаружить, что к тебе липнут мужики?
Наверное, Костю более всего разозлило «девахи» – своё словечко в чужих устах кажется воровством.
– Мы с товарищем обсуждали художественные средства выражения, они же тропы. Про метонимию я рассказала, собиралась – про синекдоху…
– Про кого? – хором спросили Костя и охранник.
– Про что. Синекдоха – неодушевлённое существительное. Вид метонимии, перенесение значения с одного предмета на другой по признаку количественного отношения или подмены родового понятия видовым.
– Ты понял? – спросил охранник Костю.
