— Я потомственный артиллерист. Мой отец начал войну командиром батареи полевой артиллерии, закончил командиром полка, а я сам стал полевиком в 1943-м: был орудийным номером, командиром орудия… В конце войны нас, нескольких сержантов, направили в училище в Баку. Тогда было создано много новых училищ ПВО — руководство страны видело в этих войсках важный вид Вооруженных сил, хотя он еще таким даже и не был.
— И как вам показалась новая служба?
— Не понравилась! Показывают нам технику ПУАЗО — прибор управления артиллерийским зенитным огнем, вокруг этого ящика сидят десять человек, крутят какие-то маховички, что-то кричат… Мы все решили сделать так, чтобы нас не приняли. На экзамене я писал «дважды два — пять», но объявляют приказ, что мы «успешно сдали экзамены и зачислены в училище». Так я стал зенитчиком. Постепенно втянулся в эту службу, понравилась она мне. Окончил училище — оно уже было в Горьком — и был направлен опять в Баку, где на разных должностях прослужил Шлет.
— Служба тогда у вас была достаточно спокойная?
— Она была налажена, но спокойной ее назвать было нельзя. Противник, особенно в 1953—1954 годах, постоянно прощупывал наши воздушные границы, проверял возможности системы, и не только в Закавказье. Были грубейшие нарушения на Украине, в Карелии, долетали и до Москвы. Английская «Канберра» трижды нарушала наше воздушное пространство, шла посредине Каспия — я служил тогда на острове Наргин, от нас самолет был километрах в 70, и мы ничего не могли сделать… Из Ирана или из Турции запускали десятки воздушных шаров, которые, набирая высоту, уходили в Среднюю Азию… Но техника совершенствовалась, безнаказанно нарушать наши границы становилось все труднее. Однажды, например, одной ракетой сбили два турецких истребителя. Но и в дальнейшем были нарушения — и непреднамеренные, и преднамеренные. Разведка по всем нашим границам велась, ведется и будет вестись!
— Можно говорить, что после войны Войска ПВО страны создавались практически с нуля…
— Это уж точно! Когда я был замом командира, командовал полками, все время приходилось осваиваться именно на голом месте. После академии был назначен замкомандира — и тут, после пролета Пауэрса, полк из-под Горького перебросили на северо-запад Урала. В 1962-м меня назначили командиром 237-го гвардейского полка, который перевели из Москвы на прикрытие Тамбова, опять строиться пришлось. Прокомандовал года полтора и по замене был направлен в Норильск — особые условия, Заполярье, и опять надо было строить, развертывать технику, учить. Полк вскоре стал отличным, лучшим в 14-й армии, был награжден переходящим Знаменем ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета и Совета Министров.
— Понятно, что вскоре после того вы пошли на повышение…
— Да, меня назначили заместителем командира, а потом и командиром дивизии ПВО. Кстати, раньше эта дивизия занимала последнее место в армии…
— Соединения Войск ПВО страны не имели такой стандартной организации, как, например, дивизии в Сухопутных войсках. Что входило в состав вашей дивизии?
— Эта дивизия была просто огромная, колоссальная — одних только зенитно-ракетных полков было девять, два авиационных истребительных полка, две радиотехнические бригады… Все удивлялись, почему она не корпус. Поэтому, когда в 1971 году меня хотели назначить командиром Львовского корпуса, Павел Федорович Батицкий заявил: «Этот корпус меньше, чем дивизия, которой Дмитриев уже три года командует! Дивизия отличная. Давайте его сразу назначим первым замом!»
— По-моему, из всех главнокомандующих Войсками ПВО маршал Батицкий — самый авторитетный, уважаемый…
— Я скажу, что Павел Федорович был профессором на всех уровнях! Приезжая в дивизион, он мог с солдатом обсудить его проблемы на языке солдатском. Он мог научить старшину, как солить капусту и грибы. Но, проводя учения, беседуя с командующими армиями, это был уже совершенно другой человек, он говорил совершенно другим языком… Это был человек, у которого каждому было чему учиться!
— Ивы, минуя корпус, стали замкомандующего армией?
— Когда я уезжал на Совет, в семье радовались: мы уже были на севере лет восемь. Но я звоню и говорю, что во Львове климат отвратительный, зато в Хабаровске… Армией командовал Герой Советского Союза Анатолий Устинович Константинов, будущий маршал авиации. Я был у него два года заместителем, это была прекрасная школа! Армия огромная, шесть соединений, дислоцировалась в тяжелейших условиях от Хасана до Чукотки.
— То есть здесь вы прошли «доподготовку» перед командованием отдельной армией ПВО?
— Да, мне позвонил Павел Федорович: «Тебе не надоело по северам болтаться? Хотим тебя выдвигать на командующего!» Отвечаю: «Я могу и в Киев!» Он замолк, потом: «Ха-ха-ха! В Киев хочет! Гаганова просилась в отсталую бригаду, а он — в Киев! В Архангельск поедешь!» Так я попал в Архангельск, где пять лет прокомандовал тяжелейшей 10-й армией.
— Огромная по составу и дислокации, она прикрывала «правый фланг» СССР, базу Северного флота…
— Да, это был наш самый мощный атомный подводный ракетоносный флот. Лодки постоянно уходили на боевое дежурство, и противник старался это все контролировать. Не было дня, чтобы не появлялись его самолеты-разведчики. Поэтому за год мы тысячи истребителей поднимали для дежурства в воздух, приводили в готовность тысячи зенитно-ракетных дивизионов, командные пункты… Знаете, какая нервотрепка? У меня и моего зама был 15-минутный срок готовности прибытия на КП. А представьте, в авиационном полку завтра будут полеты и командир полка готовится сам полетать. Но ночью прилетел разведчик, командир не спит, утром он уже летать не может…
— Но ведь вас пытались «прощупать» и более активными методами, не только полетами разведчиков вдоль границ?
— Да, к сожалению, было и такое… Это было 20 апреля 1978 года, в день рождения моей супруги. Я закончил учение с дивизией, где-то в девять вечера приехал с КП домой. Шинель еще не снял, стаскиваю один сапог — звонок (телефон стоял на столике в прихожей). Оперативный дежурный полковник Самойлов: «Товарищ командующий, в 300 км от Кольского полуострова курсом с севера, на Мурманск самолет на сигнал “я — свой” не отвечает».
Я говорю: «Зеленков едет домой — держи связь со мной, а как начальник штаба появится дома, пусть едет на КП».
Думаю: если я сейчас поеду, руководить некому будет… Гости в комнате, я в шинели стою в коридоре, держу трубку, один сапог надет. Оперативный постоянно сообщает мне информацию, я ему ставлю задачи: проверить, есть ли какие наши самолеты в этом районе, может быть, вышла из строя аппаратура…
— Разве было непонятно, что это за самолет?
— Откуда? На запрос он не отвечал! Мы видим только отметку на экране — она такая же, как у RC-135, это разведчик, сделанный на основе «Боинга». Те же скорость и высота. Не различишь… Приказ гласил: гражданские самолеты — нарушители воздушного пространства СССР подлежат принуждению к посадке на наши аэродромы; военные самолеты капиталистических государств подлежат уничтожению. Мы только что провели учение — тогда очень много кружилось самолетов-разведчиков, и у меня не было сомнения, что это либо провокационный полет, либо разведывательный… Кстати, за это недолгое время над нашим районом прошло шесть спутников!
