— Вам приходилось встречаться со многими нашими известнейшими военачальниками, причем как представителю высшего партийного органа…
— Каждый из них был человеком очень сложным, заслуги у всех у них перед страной были огромными, и каждый из них уже при жизни вошел в историю. Это следовало понимать, а потому быть скромным, держать соответствующую дистанцию. Общаться аккуратно, не наставительно, не проявлять навязчивости. А главное было — вникать в обстановку и досконально знать проблему. Тут даже самый большой начальник, если почувствует, что ты ему помогаешь, что по каким-то сложным, щекотливым вопросам общаешься один на один и говоришь то, чего другой никак не скажет, он обязательно воспримет это должным образом, по-деловому.
— Но ведь были и какие-то совершенно принципиальные вопросы, затрагивая которые просто было нельзя не обидеть человека…
— Можно! Если с умом делать… Вот главкому Сухопутных войск Чуйкову было 62 года, пора было уже освободить его от этой должности.
Чтобы это сделать, министр обороны Родион Яковлевич Малиновский пошел к генсеку, а он редко ходил, он очень самостоятельный человек был, я его называю мудрым министром, и он пошел… В результате Чуйкову предложено было возглавить Гражданскую оборону. Узнав, что в ГО было порядка двадцати двух тысяч человек, Чуйков заявил: «Я сделаю из них 22 тысячи генералов!» И начал всех начальников на генеральские должности назначать, сам ходил «наверх», звания «доставал»… А нам, мне, в частности, приходилось все улаживать. Конечно, мы его сдерживали — заматерится иногда, но у меня и с ним отношения были отличными. Нужно было учитывать его характер… Кстати, вы знаете, что у памятника на Мамаевом кургане — бойца с автоматом и гранатой и надписью на постаменте «Стоять насмерть» — лицо Василия Ивановича Чуйкова?
— Нет, не знал…Ас министрами обороны вам по службе общаться приходилось?
— Да, особенно с Дмитрием Федоровичем Устиновым. При необходимости он ко мне обращался как к исполнителю. Во-первых, он много занимался оборонной промышленностью; во-вторых, если он уверовал, что ты честный и не будешь подстраиваться, то он нуждался в таком общении. Он очень болел за дело, переживал и, как неспециалист в военной области, очень боялся допустить какую-либо ошибку. Нередко он присылал в отдел проекты своих принципиальных приказов… Бывало, что он меня к себе домой приглашал и долго со мной разговаривал, буквально вытягивая из меня мои взгляды… Устинов и сам мне много всего рассказывал — в то время он работал над своими воспоминаниями, однако в книгу вошло информации в два, а то даже и в три раза меньше, чем Дмитрий Федорович мне поведал…
— Жаль… Но обратимся непосредственно к ЦК КПСС. Понятно, что здесь, как и в любой государственной структуре, постоянно происходили какие-то изменения…
— Конечно! В начале 1970-х годов в ЦК работали порядка двух тысяч оперативных работников и примерно столько же обеспечивающих — не только здесь, но и в хозяйственных службах. А при Сталине вначале работников ЦК было порядка 300 человек, и структура, как вы понимаете, была совершенно иная. Такого отдела, как наш, не было — он, как и отделы сельского хозяйства, оборонной промышленности и другие, входил в управление кадров, и во время войны, в самый напряженный период, в нем было около 120 человек. Ну кто там с фронта представлял на утверждение в ЦК командиров дивизий? Решения принимались позже…
— Тогда, наверное, все подразделения ЦК работали по-другому?
— Партия реально была руководящей и направляющей силой общества по всем направлениям. В частности, огромная нагрузка ложилась на Управление пропаганды — об этом мне немало рассказывали. Оно занималось и руководством печатью, и многие другие задачи решало. Например, такой важный вопрос… Во время войны Сталин ставил задачи на определенный этап перед армией, фронтом или перед страной в приказах Верховного. Документы Сталина в Великой Отечественной войне, кроме речей, которых было немного, — это же все приказы… Подготовка приказа к 23 февраля, Дню Красной Армии, начиналась как минимум за месяц. Сотрудники готовили оценку обстановки, все политические оценки, примерно определяли направления задач на предстоящий отрезок времени… Причем оценку фронтовой обстановки, так же как и благодарность отличившимся командующим и командирам, готовил Генеральный штаб.
— При такой подготовке и отработке не приходится удивляться известной чеканности сталинских формулировок…
— Вы ошибаетесь! Отправив Сталину текст, сотрудники с волнением ждали: что же от него останется? Если в вышедшем приказе где-то проскакивало одно их предложение, то это считалось победой! Обычно Верховный все определял сам…
— Зачем же тогда была нужна такая напряженная работа аппарата?
— А вы не помните, как у Маяковского сказано про «тысячи тонн словесной руды» — «единого слова ради»? Без этой всесторонней подготовительной работы ничего не получится! Кстати, когда я учился в академии, там был журналистский факультет (так что мы вместе обучались с Тимуром Гайдаром) и журналисты постоянно таскали к нам самых замечательных людей. Однажды приходила Стасова, которая была секретарем ЦК еще в 1917 году. Ее спросили о том, как готовились материалы для выступлений и решений, когда шла борьба с троцкизмом. Она сказала, что материалы, оценки, справки к съездам и пленумам ЦК партии готовили день и ночь, а потом все сидели и переживали: что же от нашего осталось? Бывало, что не находили и слова от своих наработок! Елена Дмитриевна сказала, все, что говорил Сталин, — это его слова, его логика, и что она не знает не только ни одного политического деятеля, но даже и ни одного филолога, кто бы мог так просто вскрывать сложнейшие вопросы в маленьком абзаце.
— Каждый из генсеков по-своему руководил аппаратом Центрального Комитета, направлял его деятельность. Вы проработали в ЦК от Хрущева до Горбачева… Что и как изменялось за это время?
— Хрущев вообще аппаратом ЦК не занимался и даже перед его сотрудниками не выступал… У него ведь элементарная грамотность была настолько слабая, что он обычно только расписывался на том клочке бумаги, где его помощники поручения писали. Если же Никита Сергеевич писал резолюцию — у него был особый почерк, с наклоном влево, то даже на 20 или 30 слов в ней не было ни точки, ни запятой. Кстати, читать он не любил, самообразованием не занимался…
— Но ведь он сумел сделать блестящую карьеру: возглавлял Московский горком, Компартию Украины, более десяти лет был первым секретарем ЦК КПСС. Каким образом?
— Это был замечательный интриган, к тому же страшно мстительный! Если где-то кто-то был против — министр, секретарь обкома, он запомнит. Поскольку волюнтаризм у него был от начала и до конца, то в своих решениях он не опирался на проработку аппарата, специалистов, советов не терпел, а давил сам… Скажем, разделил партийные комитеты на сельские и промышленные. Решил — сделал! Щербицкий, в то время первый секретарь обкома в Днепропетровске, просил: «Не делайте этого!» — «А ты что в этом понимаешь?» — отвечал Хрущев, и Владимира Васильевича освободили от должности… Для Хрущева границ не было! Его боялись, но авторитета у него не было!
