Причем двоих новых заместителей Климова Сталин назначил сам. Это и называется конкретным вниманием Верховного Главнокомандующего к проблемам воздушной обороны.
15 мая 1941 г. командование 1-м корпусом ПВО принял генерал-майор артиллерии Д.А. Журавлев. Вскоре он осваивал новый КП под новым же зданием штаба Московской ПВО на улице Кирова, 33 (ныне Мясницкая). Бункер КП ПВО находился на глубине пятидесяти метров.
По левую сторону длинного, ярко освещенного коридора — многочисленные двери. За одной находился большой зал — пункт управления командира корпуса и его оперативной группы. За другими — помещения для начальника зенитной артиллерии с его оперативной группой и для группы командира 6-го ИАК, для расчета главного поста ВНОС, узла связи, прожекторной и других служб.
Проектировщики этого «подземного замка» предусмотрели все до мелочей. Пользуясь пультом управления, командир корпуса ПВО мог связаться с любой частью, с каждым из начальников родов войск, с городскими организациями и правительственными учреждениями… Не выходя на поверхность, все могли принять горячий душ, отдохнуть, перекусить. В случае недостатка воздуха можно было включить кислородное оборудование.
Уже после капитуляции Германии Журавлев с удивлением увидел казематы руководителей ПВО Берлина. В тесных помещениях для дежурных расчетов не имелось даже элементарных удобств. А ведь в гитлеровских войсках штабы и командные пункты всегда оборудовались добротно. Но ПВО в Германии, как выяснилось, вообще не повезло.
А в бункере на улице Кирова, 33 была смонтирована мощная электростанция для обеспечения нужд КП на случай аварии городской сети. На протяжении всей войны включать ее приходилось только для проверки. Московская энергосистема работала бесперебойно, так же как водопровод и канализация, — словом, все коммунальное хозяйство большого города.
Защищенные КП были оборудованы и в секторах, откуда их авиационные начальники и командиры-зенитчики руководили совместными действиями подчиненных частей.
Но вернемся в июль 1941-го. До самого налета в частях и подразделениях обоих корпусов шли напряженная боевая учеба и слаживание.
На полигонах проводились стрельбы. Некоторые виртуозы-зенитчики умудрялись не только сбивать быстролетящие и маневрирующие воздушные цели первыми снарядами и очередями и превращать в решето конусы-мишени, но и перебивать тросы, на которых они буксировались самолетами.
В программу подготовки зенитчиков были включены и специальные стрельбы: по пикирующему самолету, по снижающимся парашютистам, по штурмовикам, по наземным целям прямой наводкой и с закрытых позиций. Вскоре пришло время наземной битвы за Москву, и все это пригодилось в полной мере.
У летчиков дела шли сложнее: новые самолеты были «сырыми», поступали с заводов порой с дефектами, а МиГ-3 еще и быстро загорались. Но главные трудности были в обучении ночным воздушным боям. О том, как учились им сослуживцы и подчиненные мужа на аэродроме в Люберцах, рассказала вдова командира эскадрильи 16-го иап К.В. Боброва, написавшая книгу о летчиках полка.
21 июля Сталин принимал у командования столичной ПВО экзамен — провел командно-штабное учение с руководством Московской ПВО по отражению дневного массированного налета. На следующий день он приказал повторить то же в ночных условиях. Но вместо КШУ на картах, той же ночью пришлось провести бой с реальным противником.
21 июля 1941 года в 22 часа 07 минут диктор Всесоюзного радио А. Уколычев объявил москвичам: «Граждане, воздушная тревога!»
Наличие в воздухе большой группы самолетов обнаружили расчеты ВНОС на рубеже Рославль — Смоленск. Информацию сразу передали на КП корпуса — это было в 21 час. В 22 часа стало ясно, что на Москву движутся с разных направлений и на разных высотах более 200 самолетов противника. Об этом сразу же доложили Сталину, он и принял решение об объявлении воздушной тревоги. Отражением налета воздушного противника генерал Журавлев вместе со своим штабом, начальником зенитной артиллерией и командиром 6-го ИАК руководил с нового КП.
Первая волна ударной группировки немцев собиралась из одиночных бомбардировщиков, шедших с трех направлений: северо-западного, западного и юго-западного. В общей сложности в воздухе сначала было до 70 бомбардировщиков. Они летели на высоте 2–3 тысяч метров вдоль шоссе и железных дорог, идущих к Москве.
Перед «Юнкерсами-88», «Хейнкелями-111» и «Дорнье-215» вдруг возникали лучи прожекторов, и сразу же их атаковали наши истребители. Не все экипажи немцев решались продолжить полет к цели, предпочитая сразу же сбросить бомбы и повернуть. Однако многие продолжали упрямо идти вперед, отстреливаясь от наседавших истребителей. Но когда на пути асов вдруг встала стена разрывов, они начали метаться, отыскивая «просветы» в облаках осколков от зенитных снарядов.
За первым эшелоном шла вторая волна бомбардировщиков, а за ней — третья и четвертая. Противник, словно тараном, старался пробить воздушную оборону Москвы.
На карте командира корпуса сгрудилось все нарастающее число свинцовых макетиков своих и чужих самолетов. Они появлялись после поступления с главного поста ВНОС четкой информации о самом важном: сколько самолетов находится в воздухе — квадрат их нахождения — высота — направление полета. И тогда на концентраторе и пультах начальников служб загорались красные кнопки: так объявлялся режим молчания в сети — это командир корпуса ставил задачу:
— Товарищ Климов, поднимите из Ржева два самолета в зону семь. Товарищ Сарбунов, обеспечьте прием истребителей в зоне семь.
При отсутствии у прожектористов связи с самолетами это было очень непростым делом!
Впоследствии, когда организация боя с воздушным противником стала делом обычным, офицеры управления научились предвидеть, прогнозировать, что и где можно ожидать, что нужно предпринять для взаимодействия.
Тем временем волна бомбардировщиков приближалась к Москве. Вслед за авиацией в бой вступали наземные части — зенитная артиллерия и пулеметные установки…
С самого начала налета бои над пригородной зоной и самой Москвой приняли столь ожесточенный характер, что гул сотен самолетных моторов, грохот от разрывов бомб и массированной стрельбы зенитных орудий и пулеметов сливались в сплошной рев. Стволы зенитных орудий раскалялись, с них слезала огнеупорная краска, их охлаждали обильно намоченными в воде шинелями, одеялами…
Насмерть дрались в небе столицы и наши истребители. Каждый из пилотов знал: пропущенный в центр города бомбардировщик — это до двух тонн бомб, несущих огромные разрушения и смерть десятков людей. И даже ценой собственной жизни, как Виктор Талалихин или Константин Титенков, летчики были готовы защитить москвичей от врага.
До конца стояли и «нестреляющие» расчеты 1-го прожекторного полка майора И.В. Волкова. Так, расчет ефрейтора Н.В. Петикова не выпускал из своего луча пойманный бомбардировщик, обеспечивая огонь по нему зенитчиками, хотя другой самолет буквально завалил позицию прожектористов зажигательными бомбами.
