Глава 1
За окном медленно сгустились серенькие осенние сумерки. Ясное днем небо незаметно затянуло рваными, похожими на комья сырой шерсти облаками, тяжело набухшими то ли мелким, холодным дождем, то ли колкой ледяной крупой, готовой щедро просыпаться на мокрый черный асфальт, облезлые крыши и торопливо спешивших по улицам пешеходов. В квартире сразу сделалось как-то неуютно, по углам залегли мрачные тени и на душе невольно возникло щемящее чувство тревоги, словно в ожидании близкой, непоправимой беды. Где она и в чем заключается, — кто знает? — но, вроде бы, уже подкрадывается, настырно отыскивая лазейку, чтобы зацепиться кончиком острого отравленного когтя и рвануть душу болью…
Петр плотнее задернул шторы, но свет зажигать не стал: глаза устали от работы и хотелось немного посумерничать, предаваясь бездумному времяпрепровождению, тем более, это удавалось так редко. Он опустился в глубокое мягкое кресло и блаженно прикрыл глаза, наслаждаясь тишиной и покоем…
Однако долго побыть одному не удалось: на широком подлокотнике тихо и неслышно, как кошка — только она умела это так делать, — пристроилась Ирина. Чуть приоткрыв глаза, он увидел волнующий изгиб ее крутого бедра и туго обтянутые шелковистым нейлоном круглые колени, словно нарочно выставленные напоказ из-под короткой юбки. Она знала, что у нее красивые ноги, способные сводить мужиков с ума, и никогда не забывала об этом. Ему захотелось погладить ее по колену, ощутить ладонью его упруго-податливое тепло и в то же время манящую прохладу желанного женского тела. Но вместо этого он плотно сомкнул веки и не шелохнулся, будто не заметил ее присутствия.
— Ты опять уходишь? — она ласково провела ладонью по его волосам и слегка пощекотала за ухом, как бы призывая к игре, но он вновь не отреагировал.
— Ты уходишь? — уже серьезно повторила она. — Надолго?
Отвечать не хотелось. Как было хорошо — бездумно и спокойно полулежать в кресле, пока она не появилась. Однако Ирина не из тех, кто позволяет пропускать свои вопросы мимо ушей. Придется ответить.
— Не знаю.
— А кто знает? — не унималась она. — Может быть, мне стоит позвонить отцу?
— Вряд ли и он знает, — лениво процедил Петр.
— Тогда кто? — он всегда любила добиваться своего, и эта ее черта иногда его сильно раздражала, а временами вообще приводила в бешенство.
— Наверное, только Бог и Судьба, — Петр попытался отшутиться, но она не приняла шутки.
— Опять высокопарные слова? — Ирина презрительно скривила ярко накрашенные губы. — Когда человек бросается громкими словами, невольно задумаешься: дурак он или закоренелый лицемер? Но ты, Петенька, далеко не дурак! Постеснялся бы, в наше-то время, так говорить.
Она явно начинала злиться, а это совершенно ни к чему: лучше не доводить ее до такого состояния, не то потом всем станет тошно. Уже проверено на опыте.
— Кому все это нужно?! — скрывая нараставшее раздражение, она слегка дернула его за ухо.
— России.
— Продолжаешь лицемерить? — Ирина зло прищурилась. — Сейчас все только и думают, как бы…
— Знаешь, как сказал Христос? — перебил он ее. — «Если все, значит, не Я!»
— Нашел авторитет!
— Его популярность не знает границ и не подвержена тлению времени. Он выдержал больше веков, чем нынешние авторитеты десятилетий.
— Не уходи от разговора, — она положила ладонь ему на голову, словно намереваясь повернуть лицом к себе. — Она еще есть, наша Россия?
— Угадай, чего мне иногда больше всего хочется? — все так же не открывая глаз, спросил Петр.
И тут резко и требовательно зазвонил телефон, стоявший на полу около кресла. Меркулов встряхнул головой, открыл глаза и… проснулся.
Бог мой, оказывается, все это лишь сон, только сон, не более того! Ирины и в помине нет на подлокотнике кресла, а их многолетней давности разговор просто привиделся ему, сохраненный услужливой памятью. У-ух уж эта память! Почему она у него такая, что умеет усердно хранить в себе все — плохое и хорошее, и даже то, что он страстно желал бы навсегда забыть? Мало того, она подсовывает подобные воспоминания в самые неподходящие моменты.
Ладно, оказывается, это всего лишь сон. Сон, и больше ничего. Однако резкий звонок телефонного аппарата самый что ни на есть реальный. Он сердито тренькнул и замолк.
«Сделал свое дело? — неприязненно покосился на него Меркулов. — Вдруг во сне наш разговор закончился бы совершенно иначе, чем он закончился на самом деле много лет назад? А ты не дал досмотреть и дослушать».
Он потянулся, разминая слегка затекшее во сне большое, сильное тело, и тут телефон зазвонил вновь. Петр снял трубку и привычно буркнул в микрофон:
— Да!
— Питер? — донеслось до него сквозь треск помех на линии, и сердце слегка замерло: так его называл лишь один человек на свете. Неужели? Неужели Большой Христофор
[1]
перегнал свою ладью с Даугавы на Москва-реку и высадил с нее на облицованный гранитом берег доброго приятеля юных лет Ояра Юри?
— Ояр? Ты? — боясь ошибиться, чуть осевшим голосом неуверенно спросил Меркулов.
— Я, герр Питер! — коротко хохотнули в наушнике. — Не ожидал?
Петр тайком облегченно вздохнул: за те мимолетные секунды, пока он ждал ответа, сердце вновь успело замереть, как перед прыжком в неизвестность.
— Почему же, — вполне искренне ответил Меркулов. — Я не просто ждал, я мечтал услышать тебя.
А про себя думал: «Особенно после того как видел такой сон. Не мистика ли, что сразу после него, даже прерывая его на том месте разговора, который я много лет так хотел изменить, раздался звонок телефона и, сняв трубку, я услышал голос Юри?»
— Только услышать? — снова хохотнул Ояр: он всегда так смеялся, словно издавал горлом короткое петушиное клекотание. — А как насчет увидеть? Не буду тянуть, старик, скажи сразу: я могу у тебя перекантоваться пару-тройку дней? Ты один?
— Что ты имеешь в виду? Мое физическое или гражданское состояние? — выигрывая время, ответил шуткой Меркулов: со времени последней встречи с Юри он успел поменять квартиру и номер телефона, но, похоже, для Ояра, как и прежде, не существовало никаких преград. Он отыскал старого приятеля в огромном городе.
— Физическое, — немедленно отозвался Юри. — О твоих семейных делах я наслышан, но знакомиться с супругой и наследниками сейчас не время. Так как, ты можешь приютить меня? Буквально на два дня. Не хочется в казенщину гостиницы. Все-таки мы давненько не виделись.
— Да уж, — согласился Петр. Действительно давненько, минимум лет пятнадцать. И тут же все решил: — Приезжай! Буду рад тебя видеть, заодно поболтаем всласть. Адрес дать?
