К тому же Петр каким-то непонятным, интуитивным образом чувствовал, что Юри, зашифровывая дискеты, сам неизбежно обращался к воспоминаниям счастливой и беззаботной юности — так уж устроен человек: он всегда будет вспоминать молодые годы. А Ояр жил тогда, как тот веселый чижик, которого Петр подманил в новую клетку и привез с собой, подарив малышу. Чижик заливисто щебетал, перепрыгивая с жердочки на жердочку, и все время напоминал ему об ушедшем навсегда друге.
Однажды, играя с сынишкой в войну, Меркулов вспомнил, как гордился Юри своим первым пистолетом — они тогда только недавно стали офицерами и получили личное табельное оружие. Эту страсть к пистолетам он пронес через всю жизнь: не зря же в его вещах нашелся новенький «вальтер», из которого потом хрипатый Арвид и выпустил пулю в Петра. Помнится, еще играли, старательно запоминая номера своих пистолетов. Номер своего первого и номер пистолета Ояра Меркулов помнил, как номер телефона любимой девушки. Может быть, попытаться?
Вечером, приготовив компьютер к работе, он набрал на клавиатуре «ПМ ИК 10003» — и свершилось чудо: с экрана дисплея исчезла надоедливая надпись о неправильной команде, но зато появилась другая — «Дайте следующую команду». Ура, первая победа одержана! Но кто знает, сколько уровней защиты предусмотрел Ояр для собранной им информации: два, три, пять, десять? Для него вся жизнь была игрой, он так и остался взрослым мальчишкой, и здесь тоже мог проиграться. Тем более первый уровень шифра достаточно прост для профессиональных взломщиков дискет, которых на западный манер называют хакерами. Стоит случайно подобрать набор букв и цифр и ларчик откроется! Нет, Ояр вряд ли так просто спрятал информацию, это не в его характере.
Несколько дней после этой удачи Петру не удавалось продвинуться ни на шаг. Дискета была словно заколдованной. Сколько он ни бился, ничего путного не получалось.
В тот вечер он опять сидел за компьютером, с ненавистью глядя на дисплей, где светилась надпись «Дайте следующую команду!», курил сигарету за сигаретой, пытался выбивать на клавиатуре любимую песенку Ояра, которую тот всегда напевал после первой же рюмки: «Обнимай свою девчонку и пускайся в пляс! Если нет своей девчонки, обнимай матрас».
Как только он закончил фразу, экран мигнул и выдал: «Дайте следующую команду». Неужели еще одна удача? Окрыленный ею, Меркулов вскочил и начал мерить шагами комнату, стараясь ступать потише, чтобы не разбудить домашних. Песенка Юри! Песенка? А ведь он еще обожал стихи и всегда читал их Ирине, причем в собственном переводе, что было предметом его особой гордости.
Стоп! В переводе! С какого он переводил? Точно не с китайского — Петр прилично знал китайскую поэзию, и они вместе занимались ею с Ояром, а тот не стал бы пытаться произвести впечатление на Ирину, выдавая то, что известно и его приятелю. Тогда английский? Тоже нет! С английского переводили множество поэтов и спорить с переводом Пастернака вряд ли бы решился парень из Риги. Хотя, чем черт не шутит, Ояр был способен и не на такое, чего уж там не поспорить в переводе с нобелевским лауреатом?
Значит, он переводил с латышского, это же его родной язык! Как-то он даже упоминал имя поэта, стихи которого особенно любил.
Забыв обо всем, Меркулов кинулся к энциклопедии и справочникам, благо у тестя была весьма приличная библиотека.
Где искать, какого поэта искать? Наверное, советский период стоит сразу отбросить — тогда поэтов из республик тоже переводили пачками, а Ояр желал именно выделиться, и стихи, помнится, были не столь отдаленно романтическими, а в чем-то созвучными их эпохе. Значит, нужно искать среди поэтом нашего века? Впрочем, покопавшись в книжках, Юри мог выучить наизусть и Николая Гумилева или Игоря Северянина, которых не издавали, и сделать вид, что перевел с родного языка неизвестного поэта.
Нет, на такое он не мог решиться! Хотя бы из-за Ирины — она была неглупа и хорошо начитана, поэтому обман в любой момент легко мог раскрыться и обманщик столь низко пал бы в ее глазах, что уже никогда больше не поднялся, и она просто проходила бы мимо него, как проходят мимо тени. Кого же из поэтов он переводил?
Выписывая на листочек поэта за поэтом, Петр даже не заметил, как в поисках дождался серого рассвета. Но нетерпение оказалось настолько велико, что он сел за клавиатуру и начал пробовать вводить вместо команды имя одного поэта за другим.
Когда он набрал стоявшего в его списке девятым Эрика Адамсона и его годы жизни: 1907–1946, на экране пошел текст.
Меркулов не поверил своим глазам. Неужели ему удалось меньше чем за неделю «расколоть» тройную защиту дискеты, поставленную Юри? Да, действительно удалось, но лишь потому, что он знал его почти как самого себя!
На экране дисплея мелькнуло имя Иванюка, потом Гудилина, потом имена некоторых чиновников и политиков, пошли копии каких-то документов. Временами текст перемежался зашифрованными фрагментами, видимо, содержавшими наиболее серьезную компрометирующую информацию на чиновный аппарат и политических деятелей. Но это уже мало интересовало Меркулова.
Выключив компьютер, он убрал дискету и, сняв трубку телефона, набрал знакомый номер.
— Николай Иванович? Это Меркулов. Все готово, и я могу встретиться с вами.
— Отлично, — прогудели в трубке. — Когда и где?
— Если устроит, то завтра, на кладбище, на могиле деда моей жены.
— Места выбираешь, — хмыкнул Николай Иваныч. — Ладно, в одиннадцать утра устроит?
— Вполне.
— Тогда до встречи. Но приходи один.
— Излишнее напоминание.
— Ладно, это я так. Пока.
За стеной гомонили: канючил малыш, что-то выпрашивая у бабушки, тесть искал галстук, который вчера куда-то задевал внук: несмотря на возраст, дедушка все еще работал. А что поделаешь, у всех трудные времена, не только у его семейства. И, что самое неприятное, сколько он себя помнил, всегда времена были трудные — если не в одном, так в другом. Словно рок какой-то!
Петр задернул шторы: глаза устали от работы и хотелось полумрака. Он опустился в глубокое кресло и блаженно смежил веки, предаваясь бездумному времяпрепровождению, что случалось так редко.
Однако долго побыть одному не удалось — на широком подлокотнике тихо и незаметно, как она всегда умела это делать, пристроилась жена. Чуть приоткрыв глаза, он увидел ее голое круглое колено и туго обтянутое коротким халатиком крутое бедро: у нее были красивые ноги. Так же умела садиться на подлокотник Ирина…
Сердце кольнуло болью, и какой-то безысходной тоской заполнилась душа — грешная, мятущаяся и виноватая. Хотя в чем особенно виновата его душа? В том, что ненадолго захотела вернуться в прошлое и вновь испытать молодость? Кто знает: вина это или большая беда?..
— Ты опять уходишь? — она ласково провела ладонью по его волосам и слегка пощекотала за ухом, словно призывая к игре, но он сделал вид, что не понял этого.
— Ты уходишь? — уже серьезнее повторила она. — И опять надолго?
