Отвечать не хотелось. Так хорошо было полубездумно лежать в кресле, пока она не пришла и не начала этот ставший чуть ли не традиционным разговор. Но отвечать придется: спрашивает все-таки жена и мать его детей.
— Не знаю.
— А кто знает? — не унималась она.
— Наверное, только Бог и Судьба. Ты же догадывалась, за кого выходила замуж? Где тогда были твои глаза? — попытался отшутиться он, но она не приняла шутки.
— Опять высокопарные слова! А дети, между прочим, растут без отца и видят его раза два в год, — голос ее предательски дрогнул, и он обнял жену за плечи, прижав к себе.
— Кому все это нужно? — продолжала она после легкой паузы.
— России.
— Брось, Петя, — высвободившись из его объятий, устало сказала жена. — Сейчас все только и болтают о благе державы. А есть она, Россия-то?
— Есть! — твердо ответил он. — Все прошло и все прошли: цари, революции, всякие правительства, большевики, а Россия осталась.
Она обняла его, уткнулась носом в шею и прошептала:
— Боюсь я, Петька, за тебя, боюсь за детей. Сколько можно жить в страхе? И за границей мы так жили, здесь еще хуже. Подай ты в отставку, а папаху малышу играть отдашь, все равно ведь в ней никогда не ходишь.
— Рано еще, рано, — он ласково погладил ее по плечу. — Потерпи немножко.
— Терпелки все кончились, — всхлипнула она…
Переговорив по телефону с Меркуловым, тот, кого он называл Николаем Ивановичем, позвонил более высокому руководству и со сдержанной радостью в голосе сообщил:
— Полковник Меркулов задание выполнил блестяще. Завтра искомое будет им передано мне при личной встрече.
— Зайди, — велели в ответ и положили трубку…
И опять в этот день, и даже ночью, не умолкали телефоны. По проводам и волнам радио неслись разные голоса:
— Пулю ему за все труды, пулю в затылок! — ярился один…
Бесстрастная техника несла в виде электрических импульсов вздохи облегчения, взрывы ярости, зубовный скрежет от злости и откровенный победный смех.
— Успокойся, успокойся, — уговаривал другой. — Никто эту бомбу взрывать не станет! Себе дороже обойдется… Пойми, ее просто зароют в груде политического хлама и мусора…
— Да, но только до следующего удобного случая, — саркастически хмыкали в ответ. — Кому не захочется иметь компру на политических противников и прочих оппонентов?..
— Почему ее нашли вояки, эти солдафоны из разведки генштаба? — ярился начальственный баритон. — Они что, всех умнее оказались? Сдается, получше вас будут?
— Менее коррумпированы, — буркнули в ответ, словно желая оправдаться.
— Что?!
— Меньше координировались с другими спецслужбами и болтали, — мягко повторили ему. — Наверное, вы не так меня поняли?
— Я тебя, сукина сына, прекрасно понял, на что ты намекаешь!..
— Что же ему теперь, генерала присваивать? — рассуждали по другим, закрытым от прослушивания линиям связи. — Нет, генерала слишком, орден дать надо, а генерала…
— Какой орден? Может, еще героя предложите присвоить? Что же, я на героя согласен, но с одним условием: посмертно!..
— Где она сейчас, где? — надрывались третьи голоса. — Почему она до сих пор не у нас?..
Снайпер занял позицию еще затемно. Одетый в теплую куртку и брюки, он со стороны мог сойти за любителя подледного лова, каких немало съезжалось в эти места, а разобранная винтовка с оптическим прицелом и глушителем — за набор удочек в чехле.
Он расположился на чердаке бывшей шиноремонтной мастерской, откуда прекрасно просматривалась небольшая площадь перед городским кладбищем, его центральная аллея, церковь и остановка автобуса, — который, впрочем, ходил очень редко, — и поворот шоссе на столицу.
Снайпер имел еще в своем арсенале рацию: по ней ему должны передать, когда «объект» выйдет на линию выстрела. Да что там передавать: как только отъедет черная «Волга», надо брать на мушку человека, который пойдет пешком. Промахнуться здесь просто невозможно — расстояние плевое, как в деревне, а день, как на заказ: ясный, даже с солнышком. В такой день, наверное, и помирать легче, особенно когда не знаешь, что должен умереть, и смерть прилетит к тебе внезапно, ударив горячей пулей в голову…
Выпив кофе из термоса и съев пару бутербродов, снайпер прибрал остатки пиршества и поглядел на часы: до одиннадцати еще двадцать минут, минимум полчаса уйдет на встречу начальства с неизвестным, и лишь потом наступит его черед.
Он не торопясь собрал винтовку, проверил ее и доложил по рации о своей готовности.
— Ждите, — ответили ему.
От нечего делать снайпер поглядел в прицел, и сильная оптика тут же бросила ближе к глазам копошившихся у церковных ворот воробьев.
Да, промахнуться на таком расстоянии может разве что слепой или полный растяпа…
В день встречи Петр встал вместе с домашними. С ними же и позавтракал. Потом тщательно побрился, немного поиграл с сынишкой и в десять вышел из дома.
До кладбища он прошелся пешочком — это заняло у него не более получаса. Войдя в ворота, он увидел, что храм открыт, и поднялся по высоким ступеням паперти. Купил у неразговорчивой хмурой старушки несколько свечек и поставил две на канун, поминая рабов Божьих Ирину и Ояра. Тонкие свечки горели ровно, чуть слышно потрескивая. И вообще в церкви, с ее запахами ладана, душа вдруг нашла некоторое отдохновение, словно отпустило ее и спали сжимавшие сердце стальные обручи.
Он поставил свечи Божьей Матери и Николаю-угоднику. Постоял напротив алтаря, чувствуя, что уходить ему отсюда сейчас никак не хочется и что теперь он, наверное, будет почаще заходить в храмы, поминать усопших и молить Бога о здравии родных — в первую очередь, детей.
Однако уходить надо: до встречи оставалось минут десять-двенадцать.
Выйдя из церкви, Меркулов быстро зашагал по центральной аллее кладбища, потом свернул направо и вскоре отыскал заметенный снегом холмик скромного памятника за железной, выкрашенной голубовато-зеленой краской, оградой. Протоптал к калиточке тропку, открыл ее и смахнул снег с маленькой скамеечки. Вот тут можно и присесть, если случится нужда что-то записать или проговорят дольше, чем намечалось.
Закурив, Петр стал ждать, посматривая в сторону центральной аллеи.
Вскоре на ней показалась знакомая коренастая фигура в дубленке и ондатровой шапке — униформа начальства, когда оно ходило в штатском. Вокруг пустынно, ни души, и Петр позволил себе приветственно помахать рукой.
— Ну, здорово! — подойдя, крепко пожал ему руку Николай Иванович. — Живой?
— Как видишь.
— Слыхал, задели маленько, может, в госпиталь?
— Не до госпиталя сейчас, — отмахнулся Меркулов, подавая ему сколотые скрепкой, исписанные убористым почерком листки бумаги. — Здесь полный отчет, расшифруете там.
