Нежно положив ладонь на его затылок, она тихо спросила:
— Почему ты исчез тогда?
— А ты помнишь наш давний разговор? — ответил он вопросом. — Ты помнишь, я тогда спросил: «Знаешь, чего мне иногда больше всего хочется?»
— Чего? — недоуменно переспросила она, совсем как много лет назад.
— Оказаться подальше от тебя, от твоей дикой ревности и занудства, чтобы хоть немного отдохнуть. Так я сказал тогда, а что ответила ты?
— А что ответила я? — ее волосы коснулись его щеки, и он почувствовал рядом с ухом ее теплое дыхание.
— Ты ответила, что у меня будет такая возможность, а потом твой папочка из ЦК загнал меня в тьмутаракань и сломал карьеру! Напрочь!
— Боже мой, какая же я была дура! — она порывисто прижала его голову к своей груди, и он услышал, как бьется ее сердце, и запах духов начал дурманить сознание, словно окутывая его хмельным туманом желаний. — Я тоже хотела, чтобы ты первый откликнулся, и не подумала, какой ты гордый, упрямый и независимый. Прости, если можешь, прости меня, нас обоих, прости!
Ее горячие губы скользнули по его щеке, и вместе с ними скользнула сорвавшаяся с ее ресниц слезинка.
— Я сама виновата в том, что все так, сама… — шептала она, как безумная целуя его, и он не заметил, как его ладонь оказалась на ее колене: какие же у нее дивные ноги, сохранившие молодую упругость и шелковистость кожи, чувствующуюся даже через тонкий нейлон колготок. Ладонь скользнула выше, и Ирина жадно впилась в его губы долгим страстным поцелуем. У Петра закружилась голова, и он ответил ей, пересадив к себе на колени и в каком-то упоении лаская ее тонкую шею, высокую грудь. Это было похоже на сказку, на сон, на сладкое безумие.
За окнами уже стемнело, в комнате царил полумрак, разорванный светом уличных фонарей. Руки Ирины судорожно шарили по нему, распуская узел галстука, торопливо расстегивая пуговицы рубашки, и вот ее ладонь уже легла на его голую мускулистую грудь. Он нащупал замок молнии ее платья и потянул вниз, ощутив, как она помогает ему, изгибаясь всем телом и прижимаясь все сильнее.
— Я так исстрадалась без тебя, — между поцелуями шептала она. — Милый, родной мой!..
— А Генкин? — внезапно пронзила его неприятная мысль. Не хватало еще, чтобы этот противный пожилой гомик вернулся с поминок в самый неподходящий момент и застал их здесь.
— Он придет не скоро, пойдем ко мне!
Она скинула туфли и потянула его за собой, в сумрак квартиры. И он не мог, не хотел сопротивляться и думать теперь о чем-либо, кроме того, что сбывается его давний сон, который когда-то очень давно был упоительной явью…
Ожидая приезда Генкина, бухгалтер не отходила от окна — только бы Арнольд не подвел! Вместе они обязательно придумают, как смягчить удар или вообще отвести его от себя. Но ее надеждам не суждено было сбыться: у входа в казино одна за другой остановились три машины. Из первой вышел Пак вместе с телохранителями и, не глядя ни на кого, вошел внутрь здания. Из второй не спеша вылез Сан Саныч: он предпочитал обходиться без телохранителей. Сняв щетки со стекол, он небрежно бросил их на сиденье, тщательно запер дверцы и пошел следом за Леонидом. Третьим подрулил Генкин. Суетливо закрыв дверцы, семенящей походкой заспешил за хозяевами, боязливо втянув голову в узкие плечи, словно на него давил невидимый груз. И Галина Иосифовна поняла: рассчитывать на помощь Арнольда Григорьевича ей не придется.
Вскоре начальника смены охраны и главного бухгалтера пригласили в кабинет Генкина. Честно говоря, Левина думала, что позовут в кабинет, раньше принадлежавший Малахову, в котором теперь обосновался Пак, но… Впрочем, хрен редьки не слаще.
Телохранители Леонида курили в приемной и не обратили на вошедших никакого внимания, поглощенные разглядыванием какого-то порнографического журнала.
Это вселяло некоторые надежды, но войдя в кабинет и столкнувшись взглядом с холодными, полными бешенства темными глазами Пака, Галина Иосифовна почувствовала, как сердце у нее уходит в пятки.
За столом Генкина сидел Снегирев, играя шариковой ручкой. Сам Арнольд сиротливо притулился на стульчике у стенки, а Леонид расхаживал перед столом, заложив руки за спину.
— Ну?! — обернулся он к вошедшим. — Обосрались? Где выручка? Я вас спрашиваю?! Отвечай, ты, крашеная кукла!
— Леонид Кимович, — блеющим голосом попытался вступиться Арнольд, но под взглядом Пака увял и еще ниже опустил голову, как нерадивый ученик зажав ладошки между тощих, чуть подрагивавших коленей.
— Я бы попросила, — деревянным голосом начала Левина.
— А я бы попросил вернуть бабки! — подойдя к ней вплотную и обдав запахом перегара, зло процедил Пак. — Ты мне за эти деньги всю жизнь не расплатишься! Кому вы их отдали? Ты куда смотрел, козел?
Он резко обернулся к стоявшему по стойке смирно начальнику смены охраны. Тот лучше владел собой и четко ответил:
— Документы были в полном порядке и из банка предупреждали заранее о возможной замене бригады инкассаторов.
— Из банка? — живо заинтересовался Снегирев. — Кто именно?
— А ей звонили, — кивнул начальник смены на главбуха.
— Это правда? — вкрадчиво поинтересовался Сан Саныч.
— Как бог свят, — по щекам Галины Иосифовны потекли обильными ручьями горькие слезы. Всхлипывая, она продолжала: — Людмила звонила еще с утра, а потом я Жамину перезванивала. Он подтвердил.
— Кто, Жамин? — резко переспросил Пак.
— Да, да, — закивала главбух. — А документы и правда были в полном порядке, и милиция была, и броневик.
— Молибога! — словно ни к кому не обращаясь, бросил Снегирев.
— Может быть, пока не поздно, сообщить милиции? — робко подал голос Генкин.
— Заткнись, — оборвал его Кореец. И Арнольд Григорьевич подумал, что при покойном Малахове за охрану, сдачу денег и тому подобное отвечал как раз сам Леонид Кимович. Но теперь он хозяин и стоит ли ему перечить? Генкин если не знал, то догадывался, что бывает с теми, кто встает поперек дороги бешеному Корейцу или перечит ему не вовремя, под горячую руку.
— Пошли все вон! — приказал Пак. — Сидеть на местах и ждать! Разберемся с вами!
— Да, идите, пожалуйста, — совершенно иным тоном повторил за ним Сан Саныч. — И, будьте так любезны, держите язык за зубами. Мне не хотелось бы, чтобы у вас случились неприятности.
Галина Иосифовна пулей вылетела из кабинета. За ней, пытаясь сохранить достоинство, вышел начальник смены охраны.
— Почерк Молибоги, — глядя на закрывшуюся за ними дверь, тихо констатировал Снегирев. — Не знаю, на чем он взял Жамина, но взял, причем мертвой хваткой. Я тут уже успел перепроверить кое-что по дороге, позвонил кое-кому. Так вот, Жамин сказался больным и слинял из банка.
— Где он сейчас? — глаза Пака, казалось, от злости сделались белыми.
