— Знаете, — доверительно взяв под руку Россохина, тихо говорил Моторин. — Есть такой, лучше известный вам, чем мне, термин: деривация, то есть боковое отклонение пули или снаряда. Вот и сейчас в нашем деле наметилась некая деривация, и, чтобы точно попасть в цель, необходимо взять правильное упреждение. Надеюсь, вы меня правильно понимаете?
— Вполне, — лаконично и веско ответил Андрей Иванович, и контрразведчик догадался, что устами отставного генерала с ним говорила верхушка незримой власти.
— Все это очень печально, — на всякий случай попытался подсластить пилюлю Моторин.
— Да, — согласился Россохин. — Видно, Жора Шатуновский где-то оступился. Но у нас и раньше людей не слишком жалели, так чего уж теперь? Кстати, вы, кажется, говорили, что в горах сбили вертолет, а у нарушителей границы нашли фото-пароль?
— Это было весьма неосторожно со стороны Жоры, я бы даже сказал преступно неосторожно!
— Но зачем понадобилось посылать людей через границу и с той и с другой стороны?
— Уже началась работа по подготовке к приему вооружений, поскольку у нас не оставалось сомнений, что удастся договориться с оппозицией, которую за рубежом представлял Азимов. Кстати, он давний знакомый Шатуновского. Жора вообще многих знал и с той и с другой стороны, поэтому решил сделать паролем часть фотографии: ее предъявляли и некоторым командующим нашими подразделениями.
«Все решено, — понял Моторин, — Он уже говорит о Шатуновском в прошедшем времени, как бы отрешаясь от него и считая не существующим!»
Солнце садилось за лесом в багряные тучи, обещая на завтра ветер и ненастную погоду: поздней осенью ветер всегда к ненастью. Валерий Иванович, хотя и был тепло одет, невольно зябко поежился, — как же все быстро и просто решалось наверху, где чужая жизнь не стоила ничего? Чем тогда верх отличался от затхлых криминальных низов, где тоже никто никогда ни в грош не ставил чужие жизни?
— Мы будем вам признательны, если подбросите нам некоторую технику, — поворачивая к дому, попросил Россохин. — Тогда мы разберемся с Шатуновским сами, а связанных с ним людей отдайте на растерзание своим подчиненным. Во-первых, это существенно поднимет престиж вашей службы, а во-вторых, отведет лично от вас подозрения и даст им почувствовать себя крайне значимыми. Чего греха таить, все любят вертеть дырки на мундирах для орденов и на погонах для новых звезд! Не стоит их разочаровывать. Сейчас попьем чайку с медом и по рюмочке: после прогулки только на пользу!
— Какая техника вам нужна? — решил уточнить все до конца контрразведчик.
Однако Россохин ловко ушел от прямого ответа. Лукаво прищурившись, он посмотрел гостю прямо в глаза и предложил:
— А ты сам подумай, Валерий Иванович! Но коли ничего не придумаешь, тогда пусть твой Аветян свяжется с Шарафиком Оганесяном: армяне-крестьяне ребята башковитые, у них и блоха мимо без пошлины не проскочит. Опять же потом все при случае можно свалить на лиц кавказской национальности. Да и кто станет разбираться, какова эта национальность?..
Когда после темного провала в сознании Зотин открыл глаза, он увидел над собой белый, слегка качающийся купол, а по ушам сильно ударил ноющий, удивительно противный звук — где он, что с ним, почему ничего не помнит и отчего так болит грудь? Вдруг он уже умер? Но почему тогда нет всего того, о чем так любили писать в оккультных журнальчиках и рассказывать пережившие клиническую смерть? Где свет в конце тоннеля и музыка неземных сфер?
— Он пришел в себя!
Над Игорем появилось незнакомое мужское лицо, и чужие жесткие пальцы шире раздвинули веко, чтобы посмотреть, как реагировал зрачок. Потом кольнуло в руке, а нос и рот закрыла прозрачная маска-раковина, и из нее потек холодный кислород. Значит, он все-таки еще жив? Тогда почему он не помнит о том, что с ним произошло и где он находится?
Силясь вспомнить, Зотин незаметно вновь соскользнул в черноту беспамятства, а когда открыл глаза, над ним уже не было качающегося купола, а неподвижно белел потолок с люминесцентной лампой. Откуда-то сбоку появилась симпатичная девчушка в белом халате и такой же шапочке и спросила:
— Как вы себя чувствуете?
— Нормально, — ответил Игорь, с трудом ворочая языкам и ощущая во всем теле слабость и непонятную боль, словно его долго били палками.
— Вот и чудесно, — чуть ли не пропела девчушка и исчезла.
Он хотел спросить у нее, что же такое с ним приключилось, отчего в голове туман и пустота и зачем он лежит в больнице, — а это наверняка больница, — но не успел. На смену симпампулечке появился полный, даже слегка одутловатый мужчина в белом халате с висевшим на шее стетоскопом. От него вкусно пахло табаком и пивом, поэтому Зотин даже сглотнул набежавшую голодную слюну. Дал бы Бог вспомнить, когда же он ел в последний раз?
— Ну-ка, ну-ка, — мужчина присел на стул около кровати и взял руку Игоря, нащупывая на запястье пульс.
— Где я? — фотограф произнес вслух мучивший его вопрос.
— В больнице, — равнодушно ответил врач. — Как самочувствие?
— Ничего… А что случилось со мной?
— Травма, — доктор снял с шеи стетоскоп и приготовился слушать Зотина. — Упали на лестнице. Да вы что, не помните?
— Плохо помню, — честно признался Игорь. — А когда?
— Что когда?
— Когда упал и когда домой отпустите? У меня что, переломы?
— Ребро немного треснуло, — доверительно сообщил эскулап. — А упали вчера. Кстати, могло быть куда хуже. Ну-ка, поднимите рубаху!
Зотин послушался и обнаружил, что на нем надето застиранное больничное белье: вот это номер! Его переодевали, а он даже ничего не почуял? Неужто вчера так надрался, что память напрочь отшибло? Да нет, вроде бы и не пил он вовсе.
И тут из заполнявшего голову тумана потихоньку начали выплывать некоторые смутные образы: медный складень с финифтью, знакомый ювелир, просивший его продать, казавшийся черной тенью мужик на лестничной площадке в подъезде родного дома… А потом провал и прозрачная маска-раковина с кислородом. Отчего же он упал на лестнице?
— Ну, в общем, ничего, — закончив осмотр, заключил доктор. — Сегодня побудете здесь, а завтра в общую палату.
— А тут?
— Отделение интенсивной терапии. Отдыхайте!
Это прозвучало, как приказ, и Зотин остался один на один с кафельными стенами, с трех сторон сжимавшими его кровать. Осторожно пощупав грудь с левой стороны, он убедился — там еще все болело, как сплошной синяк: эк его, однако, угораздило. Причем в самый неподходящий момент, когда надо ждать возвращения покупателя, чтобы получить сполна все денежки за привезенные из Южных Предгорий материалы. Но да чего уж теперь, к сожалению, болезни и несчастья время не выбирали.
Постепенно до него стали доходить звуки окружающего тесного мирка: кто-то, невидимый за разгораживавшими боксы стенками, натужно хрипел, словно его давили, кто-то тихо постанывал, шаркали тапочками медсестры, попискивали подключенные к больным мониторы. Откуда-то несло запахом столовки — немытыми котлами, комбижирами и тухлой капусткой. Противно, но выбора нет — он не мог встать и уйти, поэтому приходилось терпеть.
