Энея покачала головой:
– Конечно, мама мне о них рассказывала… Но они ушли еще до моего рождения.
– Ушли… – повторил я. – А разве не умерли?
Я принялся старательно вспоминать строфы «Песней». Согласно рассказу старого поэта, тамплиер Хет Мастин, Истинный Глас Древа, пропал во время путешествия через гиперионское Травяное море, вскоре после того как его звездолет-древо «Иггдрасиль» сгорел на орбите. Кровь в каюте тамплиера наводила на мысль, что это дело рук Шрайка. Он оставил эрга в кубе Мебиуса. Позже Хета Мастина нашли в Долине Гробниц Времени. Объяснить свое отсутствие он был не в состоянии – сказал лишь, что кровь в каюте принадлежала не ему, а потом еще что-то – про Древо Боли, – и умер.
Полковник Кассад исчез примерно в то же время, вскоре после вступления в Долину Гробниц Времени, но, согласно «Песням» Мартина Силена, полковник последовал за своей призрачной возлюбленной Монетой в далекое будущее, где и погиб в битве со Шрайком. Закрыв глаза, я начал неспешно декламировать:
Когда все кончилось,
Монета с горсткой уцелевших
Избранных Воинов
отыскала Кассада на кровавом жнивье.
Они осторожно извлекли его
из смертельных объятий
искореженного Шрайка,
омыли и обрядили истерзанное тело
и понесли сквозь расступающуюся толпу
к Хрустальному Монолиту.
Там тело полковника
опустили на возвышение из белого мрамора,
сложив оружие в ногах.
Перед Гробницей запылал огромный костер,
и во все уголки долины
двинулись мужчины и женщины
с факелами в руках.
Все новые и новые люди
спускались с лазурного неба —
на хрупких с виду летательных аппаратах,
напоминавших мыльные пузыри,
на энергетических крыльях,
на зеленых и золотых светящихся кольцах.
Позже, когда над озаренной кострами долиной
засверкали холодные звезды,
Монета простилась со всеми
и вошла в Сфинкс.
Люди запели.
На поле битвы
среди изорванных знамен
и изрубленных панцирей,
обломков клинков и оплавленных
кусков металла
шныряли мелкие грызуны.
К полуночи пение прекратилось.
Толпы провожающих, затаив дыхание, отпрянули назад.
Гробницы Времени засветились.
Яростный антиэнтропийный прилив
отбросил людей к воротам долины,
к сияющему в ночи городу.
А огромные Гробницы
Вдруг задрожали,
свежая позолота потемнела, стала бронзовой.
И они начали свой долгий путь в прошлое.
– Потрясающая память, – заметила Энея.
– Если я что-нибудь путал, то получал от бабушки оплеуху. Не уклоняйся от темы. Я полагал, что тамплиер и полковник умерли.
– Они умрут. Как и все мы, – ответила Энея. Я молча ждал, когда она выйдет из своей дельфийской фазы. – В «Песнях» говорится, что Шрайк унес Хета Мастина куда-то… в когда-то. Потом, после возвращения, он умер в Долине Гробниц Времени. В поэме не сказано, отсутствовал он один час или тридцать лет. Дядя Мартин просто не знал этого.
– А полковник Кассад, детка? – Я искоса поглядел на нее. – О нем в «Песнях» говорится довольно недвусмысленно. Полковник следует за Монетой в далекое будущее, вступает в битву со Шрайком…
– С легионами Шрайков, – поправила меня Энея.
– Ага. – Этого я никогда толком не понимал. – Но все происходит довольно связно… Он следует за ней, сражается, умирает, его тело кладут в Хрустальный Монолит, и оно вместе с Монетой отправляется в долгое обратное странствие сквозь время.
– Вместе со Шрайком, – кивнув, улыбнулась Энея.
Я пришел в замешательство. Шрайк вышел из Гробниц… Монета каким-то образом путешествовала вместе с ним… так что, хотя в «Песнях» ясно сказано, что Кассад уничтожил Шрайка в той великой последней битве, монстр каким-то образом остался в живых и вместе с Монетой и телом Кассада отправился обратно сквозь…
Проклятие! А на самом ли деле поэт говорит, что Кассад мертв?
– Понимаешь, дяде Мартину приходилось заимствовать некоторые части повествования, – сказала Энея. – Рахиль ему кое-что описала, но он счел допустимой поэтической вольностью по-своему трактовать то, чего не понял.
– Угу… – протянул я.
Рахиль. Монета. В «Песнях» ясно сказано, что девочка Рахиль, отправившаяся в будущее со своим отцом Солом, вернется женщиной Монетой. Призрачной возлюбленной полковника Кассада. И за этой женщиной он последует в будущее навстречу гибели…
А что мне сказала Рахиль несколько часов назад, когда я признался, что ревную Энею к ней? «Так уж получилось, что я влюблена в одного солдата… мужчину… Ты сегодня с ним познакомишься. То есть я буду в него влюблена. В общем… черт, это слишком запутанно».
Вот уж действительно. Сердце у меня мучительно сжалось.
– На самом деле все куда сложнее, – откликнулась Энея.
– Может, все-таки попробуешь объяснить?
– Да, но…
– Знаю. Как-нибудь в другой раз.
– Да. – Энея накрыла мою ладонь своей.
– А что, что-нибудь мешает нам поговорить сейчас?
– Нам пора уйти в свой кокон и сделать стены непрозрачными.
– В самом деле?
– Да.
– И что потом?
– А потом, – Энея воспарила над ковриком и потянула меня за собой, – мы долгие часы будем любить друг друга.
25
Отсутствие тяжести. Невесомость.
Я и не знал, как это бывает.
Стены кокона полупрозрачные, как пергамент, просачивается внутрь карминный сумрак, словно последний отблеск заката. И опять то же ощущение, что я в чьем-то теплом сердце. И в который раз пришло осознание, что мое сердце принадлежит Энее.
Поначалу это было как медосмотр – Энея бережно снимала с меня одежду, проверяла заживление хирургических швов, нежно касалась сросшихся ребер, проводила ладонью вдоль позвоночника.
– Мне надо побриться, – сказал я. – И принять душ.
– Чепуха, – шепнула любимая. – Я каждый день обмывала тебя губкой и устраивала акустический душ. Ты идеально чист, мой дорогой. А борода мне нравится. – Кончиками пальцев она провела по моей щеке.
Мы парили над мягкими, закругленными шкафчиками. Я помог Энее снять рубашку, брюки, белье. Каждую вещь она швыряла в шкафчик, потом захлопнула дверцу, пнув босой ногой. Нам вдруг стало очень смешно. Моя рубашка величественно парила в воздухе, лениво помахивая рукавами – будто подавала какие-то таинственные знаки.
