Власов, не спуская глаз с черного зрачка ствола в руке блондина, сделал шаг назад и похолодел — под левой лопаткой противно и тонко кольнуло острой сталью, прорвав ткань рубашки и слегка оцарапав кожу.
«Шило или заточка, — понял Фомич, и ему стало жаль себя до невозможности. — Обложили, суки! Но на блатных эти деятели не похожи. Кто же пришел по мою душеньку? Да не все ли тебе равно, кто именно? — издевательски откликнулся внутренний голос. — Сейчас ткнут под лопатку, насадят сердце, как на шампур, и сунешься мордой в пол, а они перешагнут и на выход…»
— Не дергайся, — тихо сказали на ухо, обдав запахом табака и пива. — Оружие есть?
Не дожидаясь ответа, ловкие руки прошлись сверху вниз по телу застывшего Анатолия, проверив даже самые потаенные места. Видно, парни опытные.
Фомичу надели на правое запястье браслет наручника, а другой защелкнул на своей руке похожий на боксера плосконосый. Колоть под лопаткой перестало, блондин спрятал пушку-авторучку.
— В чем дело, братва? — осевшим голосом решился спросить Власов. — Я что, арестован?
— Иди, — Анатолия легонько подтолкнули в спину. — И не вздумай дергаться, если не хочешь неприятностей.
Через черный ход его вывели из подъезда в захламленный двор, сунули в рот сигарету и дали прикурить. Потом показали сотовый телефон и лист бумаги.
— Слушай внимательно, — велел блондин. — Сейчас наберем номер твоего шефа, и ты озвучишь этот текст. Знаешь, как в зоне: шаг вправо, шаг влево — побег! Так и здесь: словом больше, словом меньше — и ты отправишься к маме, на Калитники. Осознал?
— Какой шеф, да вы чего? — вполне натурально разыграл удивление испуганный Фомич.
— Во, так и работай, стукалка, — нехорошо ухмыльнулся «боксер». — Артист в тебе пропадает. Давай вещай!
Анатолию сунули в руку трубку. Осведомитель почувствовал, как по спине у него ручьем потек пот: холодный, липкий, смертошный. В какие еще игры его втягивают? Сейчас пасть не откроешь, так всадят пулю в лоб или шило между ребер запустят, а если с этими сейчас полюбовно — потом с тобой Серов разберется. Да что же делать-то?
— Да! Слушаю, Серов! — раздался в трубке знакомый голос.
— Это я, — прокашлявшись, едва выдавил из себя осведомитель.
— Анатолий Лексаныч? Хочешь чем-то порадовать или повидаемся вечерком?
— Вечером не могу. — Власов покосился на жилистого, держащего около правого уха миниатюрный наушник, проводок от которого тянулся к какому-то прибору.
Наверняка разговор прослушивался, а то и записывался. Действительно, лишнего тут не ляпнешь. А с другой стороны, что ему Серов — родной брат или отец? Нашелся тоже благодетель, все жилы вытянул своими вопросами и нервы вымотал, заставляя прыгать на проволоке, как ярмарочного паяца, и постоянно ходить по краю пропасти, заглядывая в жуткую бездну. И сегодня тоже: он сидит себе в кабинетике и покуривает, а Толик Власов должен потеть с наручником на запястье и мучиться ожиданием решения своей судьбы после того, как произнесет предложенный текст. Ну и получи, ментовская зараза!
— Не могу, — повторил Фомич. — Дела у меня, с корешами надо общаться, иначе нам и побалакать будет не о чем.
— Это верно, — меланхолично заметил Серов. — Так что у тебя новенького? Можешь сказать?
— Попробую. Ты тут одним другом интересовался, помнишь? Еще карточку показывал.
— Да, как же, — сразу оживился Сергей Иванович. — Неужели ты его нашел? Где он?
«Ишь, как всполошился, — отметил про себя осведомитель. — Знают эти подлецы, на что опера зацепить».
— В залоге твой крестничек, — заговорщически понизив голос, сказал Власов. — Могу адресок подсказать…
Мякишев встретил Серова неласково. Облаченный, несмотря на жару, в темный костюм и накрахмаленную сорочку с галстуком, Трофимыч напоминал нахохлившегося старого ворона, исподтишка высматривающего, чем бы поживиться. Наверное, он собрался сегодня на прием к высокому руководству или только что побывал там и получил очередную клизму за… Да мало ли за что вливают в уголовном розыске? Хотя бы за то, что стреляют на улицах. За то, что не раскрыто множество серьезных преступлений, за то, что в стране бардак, а те, кто поумнее, давно покинул опостылевшую службу в органах, но их места все чаще и чаще занимают недоумки, которые, набравшись ума и опыта, тоже уходят, и тянут лямку те, кому просто податься некуда — никому эти бедолаги не нужны со своим скудным умишком и полным отсутствием оборотистости. Зато они научились лихо превращать в кормушку саму службу!
— Зайденберга обнаружили, — не стал тянуть Сергей. Он без приглашения уселся напротив начальства и закурил.
— М-да? — Трофимыч кольнул подчиненного взглядом из-под насупленных бровей, но привычного к его выходкам и настроению Серова это нисколько не смутило.
— Лев Маркович в заложниках, выкуп с него хотят получить, — стряхнув с кончика сигареты пепел в забитую окурками пепельницу, сообщил Сергей скучно, как о самом будничном деле. Впрочем, теперь это и было самым будничным делом. — Адресочек у меня есть.
Принесенная подполковником новость Мякишеву очень не понравилась: всем нутром старого интригана он интуитивно чуял — где-то здесь кроется подвох, но вот в чем он? Как бы узнать? Но не зря же картежники шутят, что если знал бы прикуп, то жил бы в Сочи, а то и в Лас-Вегасе, поскольку времена изменились. Однако при любом изменении времен и правительств, смене лозунгов и государственного курса Александра Трофимовича никогда не оставляло желание получить штаны с лампасами и красную шапку — то есть стать генералом. Сейчас, когда до заветных погон без просветов было практически рукой подать, рисковать особенно не хотелось.
— Оформи получение данных оперативным путем и загони информацию в РУОП, — благожелательно посоветовал Трофимыч. — Пусть они там корячатся, это как раз по их части: заложники, выкупы. Тем более есть адресок. Надежный источник сообщил?
— Фомич, — поделился Серов, и Мякишев почувствовал, как екнуло сердце.
Бог ты мой, ведь он сам называл этот псевдоним Аркашке Пылаеву, не оттуда ли ветер дует, от драгоценного Павла Ивановича, совсем недавно проявлявшего активный и ничем не прикрытый интерес к тому, бросил ли Серов заниматься делом об ушедших на Запад деньгах и бизнесменах? Кажется, Зайденберг там тоже фигурировал? Да, точно!
Нет, вязаться с подобной гадостью — все равно что самому себе нагадить в карман. Серов что, он еще молодой, но через него тень неудачи падет и на Мякишева — стоит лишь раз обделаться, как тут же скажешь прощай прежнему авторитету и доверию руководства главка, а это равносильно тому, что собственными руками вырыть себе могилу. Это Сереге представляется, что жизнь бесконечно длинная и он всегда успеет сделать и то и другое, и вырастить детей, и обеспечить семью, и построить карьеру. Как же, успеешь! На поверку жизнь оказывается слишком короткой, и ее кончик, как у той веревочки, вот он, уже вьется перед глазами, навевая мысли об ужасном мраке небытия. И понимаешь, как нужно всегда торопиться в быстротечности дней, как беречь себя, чтобы успеть и детей завести, и вырастить их, и обеспечить семью. Особенно в таких условиях, когда страна шарахается из одной в крайности в другую. Вернее, когда ее шарахают.
