Вечером Ольге стало плохо. Приготовив ужин, она поела вместе с мужчинами и собралась помыть посуду, как вдруг выронила миску и крепко обхватила себя руками за плечи, словно пытаясь согреться. Оглянувшись на звук зазвеневшей по камням жестянки, Саша увидел ее расширенные, какие-то отсутствующие глаза и встревоженно спросил:
— Что с тобой? Тебе дурно?
Девушка хотела ответить, но подбородок у нее задрожал, зубы начали громко выбивать дробь, худенькие плечи заходили, как в цыганской пляске, а тело, сопротивляясь приступу жуткого озноба, выгнулось наподобие лука. Испуганный Руднев вскочил и успел подхватить ее.
Подбежал Юрий, помог уложить сестру на расстеленное китайцем одеяло, прикоснулся губами к ее лбу:
— Вся горит, — обернулся он к Саше. — Укрой и неси чай, попробуем напоить.
По другую сторону больной на коленях стоял Вок. Взяв тонкую руку девушки, он нащупал пульс и начал считать его, полузакрыв глаза. Даже его любимая обезьянка притихла, не мешая хозяину. Наливая чай в кружку, Саша услышал, как Лобанов негромко сказал старику:
— Если она заразилась черной болезнью и умрет, я тебя убью.
— У нее нет черной болезни, — совершенно спокойно, как будто не слыша последних слов капитана, ответил китаец. — Ты напрасно гневаешься.
— Нет? Но что же тогда с ней? — подозрительно уставился на него Юрий. — Даже слова не может сказать.
Взяв из рук подоспевшего Руднева кружку, он поднес ее к губам сестры, но зубы Ольги были настолько плотно стиснуты, что не удалось влить ей в рот ни капли, а разжимать их Лобанов побоялся.
Решительно отстранив его, Вок припал ухом к груди девушки. Выпрямившись, он озабоченно сказал:
— Ей нужен белый доктор. Она не привыкла спать на земле. Плохо дышит, шибко простужена.
— Где она могла застудиться в таком пекле? — изумился Саша.
— Все просто, — грустно улыбнулся старик. — Днем жарко, ночью холодно. Земля быстро остывает и вытягивает из непривычного человека соки жизни. У вас есть лекарства?
Руднев покачал головой: откуда у них лекарства? Хинин тут не поможет — это не лихорадка. Даже сушеной малины нет, чтобы хоть немного сбить температуру, а у Ольги сильный жар. Беда, если воспаление легких, тогда девушка неминуемо сгорит как свеча на ветру.
Тем временем Юрий укрыл сестру всеми одеялами, но ее продолжало трясти. Лоб пылал, воспаленные глаза были широко открыты, но Ольга не узнавала склонившихся над ней мужчин. С трудом заставив ее разжать стиснутые зубы, Саша и Лобанов напоили больную горячим чаем. На некоторое время девушке стало немного лучше, и она забылась, а потом вновь начался жуткий озноб.
— Жар, — потрогав лоб сестры, констатировал Юрий.
— Да, плохо, — согласился сидевший на корточках у костра китаец. — Пожалуй, надо идти к доктору.
— Здесь есть врач? — вскинулся Саша. — Где? Что же ты раньше молчал?
— Там, — старик махнул рукой в темноту, — небольшой город. На его окраине живут белые монахини, у них есть больничный приют.
— Христианский монастырь? — догадался Лобанов. — Далеко?
— Далеко, — вздохнул Вок.
— Надо идти. — Руднев встал и начал обуваться. — Покажи направление, и я приведу врача, чего бы мне это ни стоило.
— Погоди, — остановил его капитан. — Боюсь, мы зря потеряем время. Если там действительно больница, нужно отнести туда Ольгу. Но вдруг монахини бежали от черной болезни?
Повернувшись к китайцу, он напряженно ждал ответа, от которого, возможно, зависела жизнь больной.
— Нет, не должны. Они давно там живут и никогда не уходили, даже во время мора.
— Тогда идем! — Саша быстро собрал вещи и предложил: — Сделаем из одеял носилки.
— Не стоит, — взваливая на плечо мешки, сказал Вок. — Лучше на руках, с носилками не получится. Без дороги пойдем, так короче и быстрее, а носилки будут мешать.
— Хорошо, — согласился Юрий. — Закутаем ее в одеяло и понесем по очереди. Будем меняться: один несет Ольгу, другой — поклажу. Дорогу хорошо знаешь?
— Не заблудимся, — заверил китаец, взяв под мышку охапку хвороста.
Он сунул одну из хворостин в костер, зажег ее и, подняв над головой, как факел, пошел вперед.
Капитан легко подхватил сестру на руки и поспешил за стариком. Следом, сгибаясь под тяжестью поклажи, шагал Руднев. Ориентиром ему служил факел старика. Ночь выдалась темная, луны и звезд не было, тучи — словно огромное грязное ватное одеяло — закрыли весь небосклон. Странная погода: днем ясно, немилосердно печет солнце, а по ночам приходится греться у костра и следить за облаками, опасаясь нежданного дождя. Только его им сейчас и не хватает!
Под ногами зашуршала сухая трава — вышли в поле, пересекли его, не разбирая дороги и спотыкаясь в темноте о камни. Лобанов хрипло поторапливал Вока, старик пытался прибавить шагу, но потом вновь шел медленнее, стараясь отыскать нечто вроде тропы, чтобы меньше беспокоить больную, притихшую на руках гиганта.
Примерно через час Юрий бережно передал Саше свою драгоценную ношу, а у него забрал поклажу. Прижав девушку к груди, Руднев занял в цепочке место за китайцем. Выдержит ли старик долгий ночной марофон по бездорожью? Кроме него, некому указать путь к обители монахинь, устроивших в этой глуши лазарет. Если Вок потеряет силы и упадет, что будет с Ольгой? Выживет ли она? Хоть бы дойти, донести ее! Дышала она хрипло, губы запеклись от жара, озноб не прекращался.
— Скоро придем? — послышался из темноты голос Лобанова.
— Иди, — не оборачиваясь, ответил Вок.
Охапка хвороста у него под мышкой значительно уменьшилась. Прутья сгорали удивительно быстро, или так казалось во тьме? Временами чудилось, что они давно заплутались и кружат на месте, то путаясь в траве, то пробираясь между валунов. Может быть, дороги нет и ночь бесконечна? Утро никогда не наступит, солнце не позолотит лучами землю, и темнота поглотит все: жизнь, любовь, последний вздох, прощальное слабое пожатие руки…
Постепенно Саша потерял чувство времени. Сменяя друг друга, они с Лобановым несли Ольгу, спины стали мокрыми от пота, ноги дрожали в коленях, а они все шли в темноте, шли и шли. Поэтому, когда небо начало сереть, Руднев не поверил глазам: неужели на свете еще бывает такое?
— Вон. — Остановившись, китаец показал на смутно видневшиеся впереди каменные здания. — Монахини живут там. Идите, я останусь здесь.
Старик отбросил оставшиеся хворостины, устало опустился на землю и начал массировать икры, морщась от боли и тихонько постанывая. Неунывающая Цянь скакала вокруг него, словно исполняя ритуальный танец.
— Скорее! — Лобанов помчался к монастырю, кинув рядом с китайцем поклажу. — Я разбужу их! Скорее!
Добежав до ворот — массивных, из темных толстых досок, укрепленных полосами кованого железа, — он загремел тяжелым кольцом и крикнул во весь голос:
