Сол изо всех сил пытался следить за разговором. Нужно выманить оберста, каким-то образом освободить Френсиса из-под его контроля…
– Глупости,– бросил Сол.– Это общее заблуждение, а в действительности природа насилия столь же чужда человеку, как какая-нибудь болезнь. Мы справились в свое время с полиомиелитом и черной оспой, значит, мы можем справиться и с насилием в человеческом поведении.– Он перешел на профессиональные интонации.
Харрингтон рассмеялся. Это был старческий смех – прерывистый, перемежающийся влажными хрипами. Сол взглянул на молодого человека, шедшего рядом с ним, и вздрогнул. У него возникло ощущение, что лицо Френсиса с короткими рыжими волосами и веснушками на скулах – всего лишь маска, натянутая на череп другого человека. Тело Харрингтона под длинным плащом выглядело странно неуклюжим, будто тот внезапно растолстел или надел на себя несколько свитеров.
– Вы не сможете справиться с насилием, как невозможно справиться с любовью, ненавистью или смехом,– произнес Френсис Харрингтон голосом Вилли фон Борхерта.– Страсть к насилию – одна из характерных черт человечества. Даже слабые хотят стать сильными в основном для того, чтобы взять кнут.
– Чушь! – снова возразил Сол.
– Чушь? – переспросил Харрингтон. Они перешли проезд Мэддисона и оказались на аллее за капитолийским прудом. Френсис опустился на скамейку, обращенную к Третьей улице. Сол последовал его примеру, предварительно окинув взглядом всех, кто находился поблизости. Таковых было немного, и ни один из них не походил на его оберста.
– Мой дорогой еврей,– презрительно промолвил Харрингтон,– возьми хотя бы Израиль.
– Что?! – Сол резко повернулся и уставился на Френсиса, как будто видел его впервые.– Что вы имеете в виду?
– Твоя любимая страна прославилась своим жестоким обращением с врагами,– продолжил Харрингтон.– Ее ветхозаветный девиз «око за око, зуб за зуб», ее политика выражается в непреложном отмщении, она гордится мощью своей армии и военно-воздушных сил.
– Израиль вынужден защищаться,– спокойно сказал Сол. От ощущения ирреальности этой полемики голова у него шла кругом. За их спинами последние лучи солнца освещали купол Капитолия.
Харрингтон снова рассмеялся:
– Ах да, моя верная пешка! Насилие во имя самозащиты всегда выглядит симпатичнее. Так было и с вермахтом. У Израиля есть враги, не так ли? Но они были и у Третьего рейха. И не последними из этих врагов являлись те самые бездельники, которые прикидывались беспомощными жертвами, когда они стремились уничтожить рейх. Теперь же они именуют себя героями, осуществляя насилие над палестинцами.
На эту эскападу Сол отвечать не стал. Антисемитизм Харрингтона был всего лишь подначкой.
– Что вы хотите? – тихо спросил он. Харрингтон поднял брови.
– Просто побеседовать со старым знакомым,– произнес он вдруг по-английски.
– Как вы меня нашли? Френсис пожал плечами.
– Скорее, это ты меня нашел,– ответил он странным хриплым голосом.– Представь себе мое удивление, когда в Чарлстон вдруг прибыла моя дорогая пешка, мой вечный еврей,– и в такой дали от Челмно.
«Как вы меня узнали?» – чуть было не спросил Ласки, но удержался. Те несколько часов, когда они вдвоем пребывали в теле Сола сорок лет назад, создали между ними такую омерзительную близость, которую невозможно было передать словами. Сол не сомневался, что сразу узнает оберста, несмотря на разрушительное влияние времени. Вместо этого он спросил:
– Вы следили за мной от самого Чарлстона? Харрингтон улыбнулся:
– Ты доставил бы мне огромное удовольствие, если бы позволил послушать одну из твоих лекций в Колумбии. Возможно, мы бы поспорили об этических принципах Третьего рейха.
– Возможно,– кивнул Сол.– Мы могли бы обсудить относительную здравость бешеного пса. Однако пока при этом заболевании существует только один выход – пристрелить собаку.
– Что ж,– холодно усмехнулся Харрингтон.– Еще один способ окончательного решения. Вы, евреи, никогда не отличались утонченностью.
Сол вздрогнул. За спокойным голосом марионетки скрывался человек, непосредственно отдававший приказы, по которым были расстреляны сотни, а может, и тысячи людей. Он понял, что оберст мог разыскивать его и следовать за ним из Чарлстона только с одной целью – убить. Вильгельм фон Борхерт, он же Уильям Борден, сделал все возможное, чтобы убедить мир в том, что он мертв. Зачем ему было открываться единственному человеку в мире, знавшему его в лицо, если только это не было завершающим этапом игры кошки с мышкой? Сол еще глубже засунул руку в карман и сжал в кулаке пригоршню двадцатипятицентовых монет – единственное оружие, которое он носил со времен польского гетто.
Даже если ему удастся сбить Френсиса с ног,– а Сол знал, что это будет не так легко сделать,– что дальше? Бежать? Но что может помешать оберсту проникнуть в его мозг? Сол содрогнулся, снова вспомнив об этом насилии над собственным сознанием. Он не хотел становиться жертвой еще одного преступления, очередным рассеянным профессором, попавшим в сумерках под колеса оживленного вашингтонского движения…
К тому же он не мог оставить Френсиса. Сол сжал монеты в кулаке и начал медленно вытаскивать руку. Он не знал, удастся ли ему вернуть парня,– одного взгляда на маячившую перед ним маску лица было достаточно, чтобы ощутить всю бессмысленность этого предприятия, но Сол понимал, что должен хотя бы попытаться. Как пронести бесчувственное тело по аллее, преодолеть полтора квартала и затолкать его во взятую напрокат машину? Он решил, что оставит Френсиса на скамейке, помчится бегом за машиной, быстро подъедет к Третьей улице и забросит тело молодого человека на заднее сиденье.
Сол не мог придумать ни единого способа, как самому защититься от оберста. Да это уже и не играло никакой роли. С небрежным видом он вытащил из кармана кулак с мелочью, прикрывая его своим телом.
– Я бы хотел тебя кое с кем познакомить,– промолвил Харрингтон.
– Что? – Сердце Сола, казалось, билось уже в горле, он едва мог говорить.
– Я бы хотел тебя кое с кем познакомить,– повторил Вилли фон Борхерт, заставив Харрингтона встать.– Думаю, тебе это будет интересно.
Сол не двигался. Он сжимал кулак с такой силой, что рука его дрожала.
– Ты идешь, юде? – Интонация и слова были почти такими же, какими пользовался оберст в бараках Челмно тридцать восемь лет назад.
– Да.– Он встал, снова засунул руку в карман пальто и последовал за Френсисом Харрингтоном во внезапно сгустившиеся зимние сумерки.
Это был самый короткий день в году. Немногочисленные закаленные туристы стояли в ожидании автобусов или спешили к своим машинам. Сол и Френсис спустились вниз по улице Конституции, мимо Капитолия и остановились у входа в гараж здания Сената. Через несколько минут автоматические двери открылись, и изнутри выехал лимузин. Харрингтон быстрым шагом двинулся вниз по пандусу, и Сол последовал за ним, поднырнув под опускающуюся створку металлической двери. Двое охранников в полном изумлении уставились на непрошеных гостей. Один из них, краснолицый толстяк, двинулся к ним навстречу.
