— Таким орлам, — полковник насмешливо оглядел подчиненных, — ещё и «коробочки»? Возьмете ОМОН, из МОБа всех кто свободен и вперед…
То, что Николай Иванович малость не догонял в этом вопросе, было простительно. За два месяца командировки он только три раза съездил в Ханкалу, в сопровождении БМП или БТРа. В улицах города ориентировался исключительно на карте.
— Без «брони», Николай Иванович больше десятипятнадцати минут на одном месте стоять тревожно, — заметил со своего места Рябинин, — сразу какая-нибудь бль… гхм… боевик организуется. Из граника шарахнет или из автомата шмалять начнут… Как бы, на это наплевать, но запорем следственное действие… потом снова выезжать…
Жоганюк, словно спрашивая мнения Кутузова, посмотрел в его сторону:
— Всё верно, товарищ полковник… Вот, на Тухачевского точно с «броней» надо… Дурное место…
— Ладно… — черканул что-то в ежедневнике полковник, — схожу на поклон к Сергеичу… Сколько вам надо дней, на всё про всё?
Кутузов, зачем-то, обернулся на личный состав. Тот скучно молчал. Взворошив блокнот, он поднял голову на Жоганюка:
— Пока сказать не могу… От нас пока ничего не зависит… будем подстраиваться под прокуратуру…
— А у кого дело?
— Сегодня материал понесу… Мы же с вами вчера, Николай Иванович, до ночи засиделись… Да ещё обстрел этот… — со вздохом напомнил Миша.
— Понеси, понеси… — начальник покачался на стуле, — Рябинин, — прекратив раскачивания, обратился он к Сереге, — по нападению на опергруппу с Мальсаговым вы будете дорабатывать?
— Николай Иванович, — Сергей, как и все остальные, ожидал подобного вопроса, Сейфулла, после многочасового общения с руководством, все обвинения по Садовой отверг, — вы же, вроде, под себя тему забрали…
— Если бы у меня было три головы, я быть может и забрал! — с достоинством парировал Жоганюк, — или ты бы за меня бегал по прокуратурам, комендатурам и «мобильникам»… короче, сами определитель или мне назначить?
Оперативники отводили глаза по сторонам, инициативу, никто не проявлял.
Ха! — вспомнил Жоганюк и в его глазах вспыхнул мстительный огонёк, — Бескудников, ты же на себя персональную ответственность взял…
— Минуточку! — беспардонно перебил его Бес, — я подряжался только изловить! А не вашу непонятную информацию отрабатывать! Изловить я изловил… а колет пусть тот, кто «шкуру» про него написал!
Бескудников, скрестив на груди руки, с независимым видом, уставился в стену. Губы его сардонически кривились.
— Да ты… б…! — аж задохнулся начальник, — ты как, вообще, разговариваешь со старшим по званию! Михаил Анатольевич, они у вас совсем берега потеряли!
Михаил Анатольевич крутанулся на стуле, спиной к Жоганюку, лицом к Бесу и, состроив мимическую композицию: «Оно тебе надо!», ничего не сказал.
— Николай Иванович, — рассудительно вступился Рябинин, — мы считаем, что сначала лучше закрепиться по тем «мокрухам», что Сейфулла признает, а потом дорабатывать остальное… Чтобы не получилось как с этим… ну… с малолеткой…
От такого ненавязчиво-незаметного упрёка Николай Иванович слегка поутих. История с малолеткой, повязанного мобовцами после неудавшегося подрыва, мгновенно стала достоянием гласности. В первый же день, в перерывах между обмороками, пацаненок под грозные крики полковника, «на отвяжись» признался во всех подрывах в Грозном и близлежащих селениях. Причем в таких, которых никогда не было и быть не могло. Мало того, что он, в конечном итоге, запутался и в прокуратуре от всего отказался, так в итоге его возраст оказался в районе критической отметки в четырнадцать лет, плюс пол года назад «басаевюгенд» вышел из психушки с диагнозом «олигофрения глубоковыраженной степени дебильности».
Тактичный прокурор Грозного не стал хохотать в лицо Николаю Ивановичу, когда всё это вскрылось, а милостиво выписал малолетнему боевику арест на месяц, по секрету шепнув полковнику, что это всё что он может для него сделать. Перспектив у дела не было никаких.
Первое время Жоганюк ещё хорохорился, но, поняв, что все всё знают, заметно сдал и ходил как оплёванный. Инъекцией, вернувшеий его к жизни, стало задержание Мальсагова. Поэтому сейчас, усилием воли отодвинув вспышку гнева на второй план, он сухо произнес:
— В таком случае, вместе с Михаилом Анатольевичем определитесь по людям, датам и действиям… Завтра предоставите свои соображения мне.
Планерка закончилась как обычно — опера убрались, Кутузов остался.
Ничего в этот день спланировать не удалось. Фабричный Центр Содействия проводил оперативно-профилактические мероприятия в своем районе и, испытывая острую нужду в дополнительных силах (обещанная рота ВВ не смогла подтянуться из Ханкалы), обратился за помощью к соседям.
Все свободные от несения службы сотрудники, включая и оперсостав, были отправлены на благое дело — товарищам помогать. Мероприятие по отработке практически нежилого микрорайона, состоявшего из панельных пятиэтажек проходило буднично. Менты оцепляют — ОМОН «зачищает». Правда, в этот раз, в одном из домов, что бывает архиредко, омоновцы нарвались на вооруженных людей.
Штурмовая пара череповецкого ОМОНа, проверяя подъезд, на втором этаже наткнулась на запертую дверь. Полагая, что там возможно живут возвернувшиеся в город беженцы, один из бойцов вежливо постучал в обшитую дермантином дверь. Ногами, обутыми в тяжёлые десантные «гады». После достаточной, с точки зрения омоновской этики, паузы, он постучал более настойчиво. Вследствие этого, дверь, в районе петель, треснула, а из-под коробки посыпалась труха. Одновременно, с этим, из глубины квартиры захлопали одиночные пистолетные выстрелы. Один из бойцов получил пулю в грудь, прикрытую бронежилетом, и от удара слетел с лестничной площадки. Второй рванул по ступеням ведущим наверх и, с похвальной скоростью, всадил в дверь автоматную очередь. Стрельба из квартиры прекратилась.
Бойцы заняли оборонительные позиции — один наверху, второй, слетевший от попадания, но не пострадавший, естественно, внизу. Пока верхний докладывал обстановку и звал подмогу, нижний, не веря, щупал бронежилет и не таясь крестился.
Схема работы штурмовых групп и групп блокирования была следующая. На каждом торце пятиэтажек находилось по двое блокирующих, каждый из которых контролировал свою сторону. То есть, двое «пасли» лицевую часть дома с четырьмя подъездами, в которых скрылись штурмовые «двойки», а ещё пара бойцов наблюдала за домом с тыла. Район застройки был типичен для советского периода, как и всё в этом городе, застрявшем в эпохе СССР. Ряды «панелек» стройно, друг за другом, серели вдоль проезжей части. Отрабатывалось всего шесть домов одновременно (на большее не хватало людей), зона «зачистки» оцеплялась ещё и внешним кольцом.
Стоящие на окончаниях дома бойцы группы блокирования, с одной стороны Ваня Поливанов, а с другой — участковый Володя Скрынник, среагировали на глухие звуки выстрелов внутри дома. Ошарив взглядами тыльную сторону пятиэтажки, Ваня заметил хаотичное движение с выходом на один из балконов второго этажа. Одновременно с этим, рация, плотно всунутая в карман разгрузки, захрипела вызовом о помощи. Заметив в проёме балконной двери голубую джинсовую куртку, оперативник не стал раздумывать ни секунды и загрохотал по балкону и окнам второго этажа короткими очередями. Его примеру последовал и Скрынник, опасливо выглядывая из-за другого угла.
