В Кремле все знали, что Костиков пишет книгу. Ходили и боялись. Кто припугнуть пытался, кто подольститься. Даже Ельцин боялся вышвырнуть Костикова взашей. Но и рядом с собой держать было страшно – вдруг еще чего-то лишнего узнает да понапишет об этом. Налил на прощанье фужер коньяку и назначил Костикова послом в Ватикан.
Но Костиков, судя по его книге, оказывается осведомленным скорее о застольях, чем о содержании деятельности «команды Ельцина». Как и Коржаков, он больше пишет о том, кто и сколько мог выпить, кто был допущен к президентской сауне и т. п.
Милые шуточки были приняты в среде «приближенных к телу». В качестве намека на скорое назначение в Ватикан, как рассказывает Костиков, ему подарили карикатурную фигурку молящегося монаха. «Когда фигурку слегка поднимали, из-под сутаны выскакивал огромных размеров член радикально-фиолетового цвета». Таким образом, по свидетельству пресс-секретаря мы можем представить себе атмосферу дворцовых скабрезностей, слабо сочетающихся с задачами государственного служения.
Костиков пишет, что президент осознавал себя воссоздателем величия России, но тут же оговаривается, что воссоздавалась пустая помпезность, что пар уходил в «президентские фанфары», написанные специально для обозначения явления президента народу. Вместо упорной работы на благо страны, Ельцин то и дело «брал тайм-аут» и ожидал «когда прорежется внутренний голос», «когда либо эксперты дадут вразумительный анализ или совет, либо его самого “осенит”». Государственное служение у Ельцина заменялось составлением списков приглашенных на приемы в Грановитой палате и согласованием меню.
То же касается и алкоголя. Холопьим удовольствием пованивает от строк о том, как Костиков вкусно ел и пил при дворе своего хозяина: «А вот вина, как правило, [подавали] плохие. Французские или итальянские вина на президентских приемах, как правило, не подают и, наверное, правильно делают. Но свои хорошие вина оказались за границей, в ближнем зарубежье. Запасы же кончились. Когда в кремлевских подвалах еще оставались запасы от щедрот Советского Союза, подавали прекрасное молдавское каберне. Но потом и оно кончилось. Разливают красное с экзотическим названием “Царское”. Но это порядочная дрянь. Кто его придумал, я просто не знаю. Того, кто убедил президента, что это хорошее вино, я бы заставил пить уксус. Хорошо, что снова стали подавать водку. В 1992 году, когда я только начал работать в Кремле, водку не подавали – видимо, по инерции трезвенных лигачевских времен. Впрочем, всегда можно было мигнуть знакомому официанту, он, спрятавши бутылку под хрустящую салфетку, нальет стопочку-другую. Благо, что закуска будто специально изощрена под графинчик “беленькой”».
То есть в ельцинском окружении, под стать президенту, сложилось самое благодушное отношение к пьянству. Костиков рассказывает, как на церемонии подписания Договора об общественном согласии к президентскому столику рвался Жириновский с целым ящиком водки, а когда его не пустили, начал раздавать бутылки всем подряд. Пропрезидентские политики, наравне с оппозицией, с удовольствием расхватывали дармовую «огненную воду». Да и в прочих случаях рюмки, судя по книге Костикова, опрокидывались по любому поводу.
Костиков рассказывает как «рабочая группа» готовила послания президента. Было принято «вознаграждать себя небольшим застольем». «После нескольких рюмок водки человек становится откровеннее и разговорчивее. Да и, попросту говоря, надоело все время держать себя за язык». Холопы играли своих господ, распределяя между собой их роли и произнося от их имени тосты. Ельцин относился к этой братии именно как к холопам. Он практически никогда не благодарил за выполненную работу. Холопы ублажали себя сами – говорили друг другу приятные слова.
Словом, спиртное в мемуарах бывшего пресс-секретаря льется рекой. Вот Костиков пишет, как Ельцин и польский президент Валенса соревновались: кто кого перепьет, а дворня, наблюдающая за этим, переживала про себя: «Да закусывай же, закусывай, Борис Николаевич!» Потом Костиков признается, что в тяжелой ситуации «хочется по-шкиперски хватануть стакан рому. Но в России, как известно, в почете другие напитки…». Вот и получается: «Ельцин со стаканом, Ельцин с бутылкой, Ельцин «вприпляс», Ельцин с раздобревшим лицом после дегустации кумыса в Калмыкии…».
Не удивительно, что от нездорового питания и непомерного употребления алкоголя лицо у Ельцина оплывало. Психологи посоветовали не демонстрировать физиономию президента на телеэкране, заменяя телеобращения радиовыступлниями. К радиообращениям Ельцин перешел, но при этом не отказал себе в удовольствии нести в массы свой опойный образ. Поскольку самостоятельно удерживать определенную эмоциональную окраску своих выступлений он уже не мог, референты подчеркивали в листочках слово «улыбнуться» и делали дубли, когда он забывал состроить из останков своего лица нечто добродушное.
«Роман с президентом» однозначно свидетельствует: в Кремле царили политические интриги, и ничего не предпринималось ради судьбы страны, разрешения ее проблем.
Костиков пишет о том, как Ельцин без зазрения совести запускал руку в карман государства ради того, чтобы поднять свой авторитет среди чиновничества. В период первых своих поездок по стране уже в качестве президента России он брал с собой сотни миллионов рублей, чтобы «сделать подарок трудящимся». Ездил, как отмечает Костиков, все больше по «личным друзьям». Поездки эти проходили «по канонам «партхозактива». «Считалось, что в поездках он узнает много нового и интересного, слышит голос правды и голос России. Но это была совершеннейшая чепуха».
Практически исключив из повествования истории о принятии важных государственных решений, Костиков остановился разве что на том, как Ельцин торговался с японцами из-за островов. Японцы не хотели давать сто миллионов долларов, Ельцин не хотел отдавать острова даром – вот и вся игра, которой Костиков попытался придать вид психологического противостояния.
«Блестящая фраза», которую подкинул Костиков Ельцину для выступления перед американцами, симптоматична: «Сегодня свобода Америки защищается в России». То есть, прямым текстом говорилось, что Ельцин защищает интересы американцев. Прочувствовать смысл произнесенной Ельциным фразы ее автору не дано. Самому Ельцину – тем более.
Костиков вряд ли отдавал себе отчет, что описывал команду Ельцина с неприязнью. О шефе Министерства иностранных дел: «Козырев той поры был одной из “священных коров” на демократическом пастбище». Качество другого своего коллеги по «пастбищу» – тихого первого помощника В. В. Илюшина – оценены так: «Виктор Васильевич предпочитал не высказывать идей, не формулировать предложений. Как правило, он присоединялся к мнению президента». Про получившего одну из высших государственных наград режиссера Марка Захарова Костиков пишет, как этот представитель «творческой интеллигенции» на совещаниях президентского «мозгового центра» постоянно требовал «раздавить гадину» – Верховный Совет. Понятно, за что он получил орден из рук президента. Именно за это – за жажду крови, оказавшуюся столь заразительной.
Обострение политической ситуации, как выясняется из «романа», в тот период организовывали, помимо Костикова, еще Бурбулис, Полторанин, Чубайс и Козырев, которые «вынуждены были идти на нарочитый политический эпатаж, чтобы привлечь внимание к остроте ситуации» заявлениями о возможности государственного переворота. Начали они свой гадостный спектакль еще в октябре 1992 года. После пресс-конференции, рассчитанной исключительно на Ельцина, последний своим указом распустил оргкомитет ФНС, и этим противозаконным актом только подлил масла в огонь. Кстати, это был тот самый момент, когда Ельцин с Чубайсом и Гайдаром вывалили в народ море фальшивых свидетельств на право собственности – ваучеров.
